Охота за наследством Роузвудов
Шрифт:
– Он вовсе не чистый, на нем есть надпись, – возражаю я.
Хотя это и не чек на крупную сумму, как я надеялась, возможно, то, что на нем написано, немногим хуже. Бумага плотная, открыточная, размером не больше стикера для записей, и она сложена вдвое. Развернув ее, я улыбаюсь при виде пятнышка в углу.
И лижу листок.
На лице Калеба отражается брезгливость.
– Добро пожаловать в Роузтаун. Здесь у нас все по-другому, – говорю я.
– Я уже заметил.
Я кладу листок между нами на сиденье, и на нем проступают слова, написанные от руки.
–
– Я что-то пропустил? – спрашивает Лео. – Что-то важное?
– Ничего особенного, – говорит Куинн, хотя в ее голосе в кои-то веки нет раздражения. Козырек ее бейсболки опущен, и она наблюдает за нами в зеркало заднего вида. – Просто какая-то фигня из арсенала фокусника.
– Фокусники тут ни при чем. Это невидимые чернила, которые проявляются, если намочить бумагу, – поправляю ее я, глядя на появившиеся слова. И от первой же строчки перехватывает дыхание.
Я читаю записку вслух, сидя на руках, чтобы они не дрожали.
Дорогая Лилилав!
Иногда страстное желание охватывает тебя как раз тогда, когда это нужно. Ничто не может полностью сойти на нет, но тебе это известно лучше, чем мне. Моя любимая закуска может доставить тебе нечто большее, чем удовольствие, если только ты хорошенько поищешь.
Твоя бабушка
Фургон останавливается на парковке «Оранжереи Гиацинты».
Лео поворачивается к нам с бодрой улыбкой:
– Еще одна подсказка.
Я смотрю на записку, явно написанную почерком бабушки.
– Но куда она ведет?
– Может быть, не куда, а к чему? – спрашивает Калеб.
– По-моему, мы сошлись на том, что это деньги на оплату нашего высшего образования, – говорит Куинн.
Калеб снимает очки и трет глаза.
– Да, поначалу это казалось логичным. Именно благодаря этому мы начали работать вместе. – Он снова надевает очки и поправляет их. – Но сейчас появились и другие охотники за сокровищами. Учитывая это, подсказки и карту города, думаю, не слишком безумно будет предположить, что все это может привести нас… к чему-то большему, чем просто деньги на оплату нашего высшего образования.
Куинн поднимает бровь.
– Насколько большему?
– Вообще ко всему, – шепчу я, как будто меня может подслушать весь мир. Что правда, то правда: эта мысль приходила мне на ум и раньше, но теперь, когда я высказала ее вслух, она начинает казаться слишком реальной.
– Неужели твоя бабушка действительно могла сделать такое? – умоляюще спрашивает Калеб. – Спрятать целое состояние, чтобы именно мы его нашли?
Я задумываюсь. Если я скажу «да», это выставит бабушку чокнутой старухой, а ведь она никогда такой не была. Она была умной и уверенной в себе. И даже хитрой.
– Как вам уже ясно, я хорошо знакома с записками, написанными невидимыми чернилами, – говорю я. – Когда я была маленькой, бабушка все время играла со мной и Дэйзи в прятки. – Я вдруг вспоминаю, как плавала на «Шипе розы», яхте отца, в спасательном жилете, как щеки согревало солнце, как волосы трепал ветер. Это было в те времена, которых у меня никогда больше не будет. –
Лео кивает и бросает на меня взгляд, значения которого я не понимаю.
– А еще она суперски играла в шахматы. И классно умела загадывать и разгадывать загадки.
– Думаю, тогда нам надо рассматривать все это как самые настоящие поиски сокровищ, – заключает Калеб.
– Миллионов долларов? – спрашивает Куинн.
Калеб кивает.
– И, если это так, нам надо поговорить о наших долях.
– О чем? – спрашиваю я.
Калеб невозмутимо смотрит на меня.
– Если учесть, как все это освещается в прессе и социальных сетях, что журналисты делают из смерти Айрис сенсацию и что в город приезжает масса людей, я не стану рисковать, сперва не наладив логистику. К тому же поначалу у вас вообще не было никакого плана, вы даже не потрудились выяснить, какая в музее установлена система сигнализации. Я не хочу показаться нахальным, но, если бы я захотел включиться в какой-нибудь рискованный проект, не сулящий какой-либо прибыли, я бы записался в химическую лабораторию.
– Ладно, – выдавливаю я. – Какую долю ты хочешь получить?
– Пятнадцать процентов, – отвечает Калеб, и становится очевидно, что он уже обдумал этот вопрос.
Я начинаю возражать, но он перебивает:
– Если каждый из нас троих получит по пятнадцать процентов, у тебя все равно останется больше половины.
Куинн и Лео согласно кивают, широко раскрыв глаза. Я так сильно прикусываю щеку изнутри, что ощущаю во рту вкус крови. Хотя это деньги моей семьи, очевидно, что я не справлюсь без помощи этих троих. Но дело еще и в том, что бабушка сама хотела, чтобы они были со мной. Она выбрала их.
И, если все это действительно приведет нас ко всему ее состоянию, пятьдесят пять процентов – это и впрямь немало.
Судя по тому, как воинственно Калеб поднимает бровь, без уговора он не сдвинется ни на дюйм. Он знает, что я нуждаюсь в них, возможно, понимает это лучше, чем Лео и Куинн. А ведь дело не только в сложных загадках – сокровище ищут и другие. Так что объединение наших мыслительных способностей, пожалуй, наиболее действенный способ, чтобы разгадать бабушкины послания.
К тому же дело не только в логических рассуждениях, но и в том, что я не хочу заниматься этим одна. Раньше совместного времени с бабушкой в особняке и общения с Майлзом на работе было достаточно, чтобы не ощущать себя такой уж одинокой. Но теперь, когда бабушка умерла и весь мой мир перевернулся, я чувствую, как одиночество возвращается. Оно похоже на прореху в ткани, которая становится все больше и больше, как бы ты ни пыталась ее залатать. Так что, хотя они и не такие, как все, лучше иметь рядом их, чем вообще никого.