Охотники за курганами
Шрифт:
— Сурья печать на тебе! — крикнул в лицо внука дед Ульвар.
Внук Артем тогда заплакал, и плакал даже в кровати, куда его вернул насупленный, но торжествующий дед Ульвар.
— Красное золото, — пояснил Артему Владимирычу каан, — такого в наших местах нет. То есть золото страны Ат-Ра-Ки.
— Африки, — не нарочно поправил каана князь.
— Ат-Ра-Ки! Что есть понятием — «Солнцем сотворенная часть планеты Земля». А сия печать — святыня древности.
Артем Владимирыч осторожно взял в руку неровный, неожиданно тяжеленный, но теплый круг красного
Пока князь рассматривал сурскую печать, Х’Ак-Ас-каан отрезал от внутренней обшивки белого шатра кусок красной кожи, потом длинную кожаную же полоску. В мису черной китайской лаковой работы напустил кипятка из тихо парящего самовара, сунул туда кожаный лоскут.
Князь смотрел на волхование каана не моргая.
Каан меж тем снял с самовара трубу, забрал у князя печать и осторожно положил ее на самоварное навершие. Из той же шкатулки вынул пузырек каменной египетской работы, вынул из кипятка лоскут кожи, обтер его ладошкой и плюнул на лоскут.
— Плюнь и ты, князь.
Артем Владимирыч хотел плюнуть, да в горле было сухо. Он обиженно посмотрел на старика.
— Быстро! Чаю хлебни!
Артем Владимирыч хватанул из пиалы чаю. Проглотил. Поворочал языком, и все же плюнул на кожаный лоскут. Каан быстро залил свою слюну и слюну князя вонькой жижей из египетского каменного пузырька. Кожа стала шипеть. Каан прихватил льняным полотенцем разогретый красный металл с навершия чайника и положил его на кожу. Сильно прижал, отпустил. Красное золото печати один миг взялось разводами — от белого до фиолетового цветов, потом снова покраснело. Х’Ак-Ас-каан ловко проделал ножом дырку в кожаном лоскуте с приваренной золотой печатью, продел в дырку шнурок. Не спрося князя, тем же египетским приваром обмакнул бумагу с подписью Императрицы и крепко прижал к бумаге шнурок.
Красная печать суров прочно пристала к благословению Императрицы.
Х’Ак-Ас-каан поцеловал печать и протянул теперь уже высшей силой удостоверенное письмо Екатерины князю Артему. Артем Владимирыч держа глаза вниз, тоже поцеловал печать. Он, возможно, лишь краем сознания, но все же понимал, что свершил этот каан, седой старик с голубыми глазами и чистой русской, речью, живущий в таежных глубинах неведомой пока страны. Его совершение требовало отдачи. Но какой?
Князь поднял глаза на каана. Тот понимающе улыбался. Князь с натугой души вопросил:
— По обычаю я, каан, должен свершить такой же силы и цены поступок. Скажи — какой?
Каан огладил бороду. В углах его глаз появилась темень.
— Времена пришли глухие, князь… Темные. Непонятно, какие люди идут по нашим землям, с непонятными обычаями, без веры и без совести… Пока сила твоего народа обретет здесь власть снова, как это было в глубокую старину, много может пропасть… Целые народы могут пропасть в крови, темени и алчбе… Сила у меня, как ты видел, пока есть. Нет — власти…
Артем Владимирыч
Встал с низкой скамеечки, потянулся.
Старик продолжал сидеть.
Тогда Артем Владимирыч снял свой малый золотой щит нетеру со снурка, звонко ударил по щиту печатью красного золота. К дымовому отверстию шатра поднялся необыкновенно мелодичный и долгий звон.
— Ой! — раздался из-за ширмы девичий голос. В голосе отчего-то были не слезы, а радость.
Х’Ак-Ас-каан тяжело поднялся со скамьи, шатнулся, схватил князя за левое плечо.
Так они молча постояли. Недолго. Пока старик упокоил в глазах слезы.
Потом каан взял щит правой рукой, совершил малый поклон князю и проговорил:
— Все верно. Так иначе быть и не могло… Ты ведь из суров, князь…
Артем Владимирыч тоже поклонился в сторону каана. Ловко продел ставшее от печати тягостью благословение Императрицы через голову нашейный шнурок, застегнул ворот красной рубахи, шагнул к выходу из шатра.
— Все же, князь… — удержал его на пороге голос каана, — хоть ты из суров, когда встретишь войско народа страны Син, первым не нападай… Но если эти люди прищуренных глаз станут тебе лебезить и говорить невместно долго и ласково — бей их со всею силою твоей лютой крови…
Артем Владимирыч еще раз поклонился старику и покинул шатер. Каан провожать его не шел.
Однако киргизец князя уже стоял у столбовой привязи возле шатра и с жадностью хватал овес из привязанной кем-то торбы.
Артем Владимирыч вскочил в седло, не отвязав торбы — поехал вон из пустынного аула. Ему показалось, или то был ветер, но в шатре каана счастливо смеялся девичий голос.
Глава 29
Вещун, взявши для помоги и вольной охраны забайкальцев, отъехал от переправы, не дождавшись конца резни барымтачей и не уведомив князя.
Когда, оставив неизвестный аул по правую руку, поровнялись с первыми сопками, есаул Олейников резко взял узду и тотчас указал Вещуну на огромный отряд неизвестных всадников, внезапно появившийся впереди. Но Вещун спешил, только буркнул непонятно: «Шабры!» и погнал лошадь прямо на лаву всадников. Лава шла вольно, но боевым строем — по пять всадников в ряд.
За двадцать конских скоков чужие всадники повернули копья в сторону наезжающих. Вещун поднял в левой руке яркий красный платок со звездой о восьми лучах, крикнул: «Ассурий!», и тут же среди конников образовался проход. В него и проскочили казаки, поворачивая коней к недальнему нагромождению скал.
Есаул Олейников вытер пот с руки, вцепившейся в рукоять сабли об рукав азяма, оглянулся на своих. Те тоже утирались.
— Бес! — проворчал в спину старику есаул. — Единым Богом клянусь — бес!
У скал остановились, спешились.
— Надо искать на скалах рукотворные знаки, — ровняя дыхание, пояснил Вещун, — такие, будто ребенок рисовал. Да зеньки не надо упирать прямо в камень! Смотреть как бы искоса. Тогда они проявятся. Пошли!
И первым стал карабкаться на скалу.