Охотники за курганами
Шрифт:
В том кожаном кошле, что им и Полоччио упрятан был в подрессорном тайнике и каковой первоначально углядели княжьи доглядчики, лежало богатств, в драгоценных каменьях и золоте, почти на миллион рублей. Месяц назад без стеснения Гербертов бы спросил у Полоччио, когда они поделят утаенное от глаз князя Гарусова добро.
Теперь только вздыхал.
Брода на правый берег Бии, чего опасался Артем Владимирыч, долго не искали. Накатанной была переправа. Местность на той стороне реки означалась на двух языках, искаженно, но верно — Ар-Ти Баш.
Хотя разницы в понятиях названия мало. «Баш-Голова» — это озеро, река — тулово. А вот «Ар-Ти» — сильно грозное понятие. Судя по нему, где-то здесь затаилась «Основа жизни». И, судя по сему названию, ученый посланник сюда и торопился. Знает, подлец, или просто догадывается? Али кто-то надоумил? Пес с ним, с италийским пройдохой. Князю важно немедля по месту определиться, людей растолкать по нужным позициям.
Если глядеть вправо от того места, где полагали оттабориться обозом бугровщики, то в трех верстах, не более, виднелось огромное синее озеро в окружении невысоких, тронутых древностью гор и зеленых холмов. На копии древней карты ученого посланника, что имелась у князя, возле озера нарисован был знак — Русалий, мужик с бородой и рыбьим хвостом.
Не зря был нарисован, ох не зря. Мужика того князь Артем видел в старинных дедовских деревянных книгах-раскладушках. И говорил дед, что опосля ухода всех сурских боевых кланов с Нила, когда русским не до богов было — резаться направо и налево не успевали, — греки сего бога себе приписали именем Посейдон. «Свинопасы шайсовы!» — при том ругался дед Ульвар пополам — русским да немецким словом.
Опасное, стало быть, сие место. Опасное из-за Русалия. Почто оно приглянулось ученому посланнику Полоччио, тот добром не скажет. А как скажет?..
Гадать меж тем стало некогда. На той стороне Бии раздались крики, суматошные ружейные выстрелы, русский непотребный ор. Ко князю через брод скоком пробивался на лошади артиллерист Левка Трифонов. На середине струи встретились.
— Киргиз-кайсаки ветрели нас в засаде! — орал Левка, оправдываясь. — Пришлось рубиться! Пару десятков мы уложили, остальные утекли в холмы, вниз по Бии! Не успел я пушки изготовить!
Князь тронул своего коня шпорами. Тот резво выскочил на каменистый берег, подпрядывая на крутизне задом. Артем Владимирыч огляделся. Однако не свежая кровь, не трупы барымтачей и не резвый хохот джунгар прежде привлек его взгляд.
Верстах в трех, прямо по дороге от брода через Вию, что шла мимо озера точно на восток, стоял свеженький, как росой умытый, аул. Махнув взглядом, князь Артем насчитал в ауле более полусотни юрт, ставленных кругом. А посреди круга возвышался сажени на три белый шатер.
Артем Владимирыч прищурился. Понять не мог — что там, в ауле, за народ? У них прямо под боком резня, огромный обоз перетягивается на ихний берег, а в ауле хоть бы одна баба вскрикнула. В прятки играть собрались?
Князя тронули за локоть.
— Кайда барасым? — машинально спросил князь пленника, не понимая, откуда он. Что не с праздничного аула — это точно.
Пленник поворочал головой: видно, наподдали ему крепко. Но молчал.
Князь оглянулся. По левую от него руку ерзал в седле Егер, справа вполголоса матерился Левка Трифонов.
В сотне шагов джунгары сбрасывали с крупов подседельных коней тороки, торопливо подтягивали на них подпруги, укорачивали стремена. Заводных лошадей гнали камчами в сторону. Видать, понравились им красиво выстроенные юрты. Думают, что барымтачи напали оттуда. Теперь готовились разнести аул по тряпочкам. У них это быстро — пять раз «Отче наш» прочтешь — и нет аула.
Князь вздохнул. Махнул Байгалу — подъехать.
Тот встал рядом с князем. Пояснил, показывая плетью на одетого в рванье пленного:
— Этот народ — кыргиз-кайсаки, высокочтимый князь. Из большой степи по ту сторону гор Алта-Ир. Там, где земли пропитаны мертвой солью — меж озером Баал-Кас и рекой Ер-Тыс. Кочуют в солончаках… Сброд племен без имени и власти. Бишара… По осени всегда мы, или калмыки, кто вперед успеет… гостим у них в аулах. Лошадей, молодых девушек, баранов — все на саблю берем.
Стоящий сутуло пленный что-то понял. Стащил с головы треух. Стало видно, что это не старик, а молодой еще мужик. Князь заметил, как цепочка вшей, испуганных холодным ветром, пробежала из волосьев головы по морщинам его лица и скрылась под воротником дырявого халата.
— Кайда барасым? — повторил князь, не надеясь услышать ответ. — Куда идете? Тот аул — твоего рода?
Русскую речь пленный разобрал. Знамо — шлялся на Алтае меж редких поселений приписного работного люда Баба Демид. Пленник испугался:
— Нет, нет! Не наши юрты! Наши — там… далеко.
Он указал на горы, темнеющие далеко за озером.
В разговор встрял Егер, сунув нарочно озверелое лицо к пакостному кощию:
— Кой кутак поднял на нас свою сраную пику? Кто велел?
— Думали — купцы… — промедлил с ответом пленник.
Он вертел глазами, боялся глядеть на трупы своих соплеменников, такие же тощие, одетые в рванье.
— Врешь, вша кайсацкая? Кто велел на нас кинуться? — Егер поднял от прилива бешенства голос.
Парень съежил плечи, молчал.
В стороне джунгары уже приготовили коней в набег на чистый, опрятный аул, но в седла не садились, ждали Байгала, призывно звенели саблями.
Князь глянул в сторону ихнего возжелания и в голос выматерился, покрыв разом и Егера, и пленника, и Байгала — кутаком Ваала. Древним непотребством.
И было отчего.
С левой стороны спокойного аула, из горного распадка, неспешно вытягивались на дальний левый берег озера неизвестные конники, строго равняя пятиконный строй. Справа от аула, идя ровным ходом повдоль приозерной гряды холмов, тоже показались конники. Даже издаля было видать — рать крепкая. И большая, и воински организованная.