Океан Бурь. Книга вторая

Правдин Лев Николаевич

— Нет, наверное, немного раньше всех. Даже мальчишки еще не успели ничего сообразить. Ты видишь, я и теперь смеюсь…

— По-моему, ты плачешь, — удивленно заметил Маленький клоун.

— Это одно и то же. Не знаешь ты еще девчонок. А я теперь девчонка, и меня по-прежнему зовут Мальва. Помоги мне.

Она повернулась к нему спиной, и он начал расстегивать все эти крючки и пуговицы, а она торопила:

— Как ты долго возишься!

— Смотри-ка, — воскликнул он. — Эти ужасные крылья! Их нет. Исчезли.

— Я знаю. Теперь

я человек, как и все. — Она легко повела плечами, сбросила ненавистное платье и, подбежав к краю помоста, швырнула его туда, где все еще горел факел. Платье вспыхнуло и сгорело в одно мгновение. Только черный дымный клубок взметнулся и растаял.

— Ты осталась с нами потому, что ты не настоящая королева, — сказал Маленький клоун. — Ты просто цирковая девочка Мальва.

— Конечно, и потому. Но это не самое главное. Главное вот в чем, — безо всякого смущения ответила она, — главное в любви. Я полюбила твоего брата. Ну и тебя, конечно. Я полюбила, в этом все дело.

Старший брат взял их за руки.

— Оба вы оказали правду. Все это так. Но мы спаслись только потому, что мы любим всех добрых людей и ненавидим зло.

А на площади и на всех примыкающих к ней улицах ликующе шумели горожане. Уже послышались веселые песни. Прежде никто бы не посмел запеть. Из тайников появились музыкальные инструменты. Первыми заплясали помолодевшие старики и старухи, которые хотя и смутно, но помнили, как это делается. Молодые еще не видели ничего хорошего и приятного, но они вмиг смекнули, в чем секрет этого развеселого занятия, и, конечно, сразу же переплясали своих учителей. Танцы и моды — на это у них особый талант, у молодых.

Сильный грохот, похожий на шум горного обвала, остановил бушующее веселье. Умолкла музыка. И все видели, как на том месте, где только что стояла тюрьма, поднимается к нему столб коричневой пыли. Обезумевшие нетопыри, обитавшие на тюремном чердаке, метались, падали и снова взлетали. Пыль и обломки — вот и все, что осталось от тюрьмы.

Налетел свежий ветер, пыльные тучи развеялись над просторами моря. Как прилежный хозяин, прошел ветер по городским улицам и площадям, начисто все подмел, встряхнул кусты и деревья, смахнул пыль со всех стен и крыш.

И город мгновенно похорошел, засверкал всеми своими красками. В чистых просторных окнах отразилось и небо, и море, и веселая земля.

В зеленых палисадниках и садах заблестела на солнце свежая листва, и там, где прежде росли только бурьян и крапива, появилось множество ярких душистых цветов.

— Столько чудес в один день! — воскликнула Мальва.

Маленький клоун сказал:

— И все оттого, что ты победила страх и засмеялась. Это и есть главное чудо.

— Нет, это оттого, что засмеялись все. А уж это твоя работа.

— Чудо! Чудо! — сейчас же принялись орать мальчишки и девчонки. Они совсем не знали никаких хороших и красивых слов, но сразу поняли, что такое «чудо». Это когда

всем весело, когда красиво и много цветов. И когда всё сразу и для всех сразу. Только тогда это настоящее чудо — всё и для всех.

Так были сняты последние кадры в Сером городе, который вернул себе свое прекрасное название — Город Радости. И остров стал называться по-прежнему: Остров Доброго Сердца, как обозначено на всех старых морских картах.

Все заключительные сцены снимали на берегу моря или на палубе корабля, который капитан Куда-Ветер-Дует, как и обещал, привел в порт. Едва вахтенный матрос увидел первый столб пыли над островом, он тут же доложил об этом капитану. Корабль немедленно взял курс на остров, и не успела еще осесть пыль после третьего взрыва, он уже входил в бухту Приветливую.

Самые последние кадры — корабль на всех парусах летит в открытое море. Взлетают и падают белые чайки. На зеленых волнах, чуть покачиваясь, наплывает последнее слово, которым все и заканчивается: «Конец».

Конец самым счастливым, самым лучшим дням. А что впереди? Хотел бы Васька это знать…

СЫН ЦИРКА

Быстрые, легкие шаги простучали по гостиничному коридору, и гортанный голос пропел, как сигнальная труба:

— Собирайте шатры, запрягайте коней, грузите телеги — кочуем дальше!..

Стронгилла. Васька выглянул в коридор, но там уже никого не было. Васька загрустил: картина отснята, кончилась сказочная жизнь. А что дальше?

Он так привык к своей новой жизни, что она уже не казалась ему очень уж новой. Жизнь как жизнь, полная труда и забот. Но и эти труды и заботы доставляли одну только радость.

Ежедневные, все усложняющиеся тренировки, репетиции до полного изнеможения и съемки, которые тоже не мед. И Петушков; и Грак — мастера душу из шкурки вытряхивать. И — Васька это заметил — чем больше стараешься, тем они злее спрашивают.

«Ага, человек старается — значит, еще не в полную силу работает, значит, еще лучше может», — так они, наверное, думают. А Ваське и самому интересно наизнанку вывернуться, мучителей своих удивить. Нет, не удивляются. Как будто так оно и должно быть, и ничего Васька такого особенного не показал, а только то, что от него требуется. Ни больше, ни меньше.

Однажды он не вытерпел.

— Стараешься, стараешься, а все мало, — устало проговорил он.

Сидя на подоконнике, Петушков разглядывал утренний город и как будто не слышал Васькиных стенаний. Но Васька знал: слышит. Все еще глядя в окно, Петушков спросил:

— Ты что-то сказал?

— В школе хоть отметки ставят…

Васька сидел на матрасике, брошенном на пол, чтобы не так больно стукаться, если упадешь, и ждал взбучки. Ничего другого от Петушкова все равно не дождешься. Петушков подошел и опустился на матрасик рядом с Васькой.