Океан уходит, океан приходит
Шрифт:
Я не оборачиваюсь, но все равно вижу тонкие нервные руки, что возятся с засовами, с трудом опускают тяжелые створки. Ставни в Виррах захлопывают, когда кто-то умирает. Думаю, для них лучше было бы, если бы так и случилось, но нет, я, вполне себе живой, покидаю отчий дом. И специально изо всех сил хлопаю калиткой. От злости, которая все еще искала выход, а отчасти - из-за склонности к нелепой театральности, которой отличалась вся наша семейка, и которую, к моей досаде, я тоже унаследовал.
То было бегство не к свободе, не к себе настоящему. Тогда еще нет. Просто бегство.
А еще через пару лет - снова,
В столице меня любили. Именно за то, за что не любили в Виррах - за мою внешность. Здесь она всем пришлась по нраву, и поначалу это мне вскружило голову. Но на то, что скрывалось за ней, и там, и там всем было плевать. В столице я делал все, что не позволял себе делать в Виррах.
«Смотрите, мама и папа, да, это я проснулся в каком-то шалмане, посреди голых тел, и да, я понятия не имею, с кем из них я переспал, смотрите, я сегодня выгляжу как шлюха, прожженная, с синяками под глазами, с размазавшимися тенями, смотрите, сегодня мне предложили сняться в том видео…»
Однажды до меня дошло, что я постоянно повторяю это «смотрите». Я на самом деле не был ангелом, никогда, не суждено мне было стать тем самым наследником древнего рода, мальчиком из хорошей семьи.
«Твое место среди таких же извращенцев…» Ну вот, я взял и уехал к тем самым извращенцам, а почему-то все равно постоянно мыслями возвращался в Вирры.
«Смотрите, это я, ваш сын, качусь на дно, стремительно и вдохновенно, я очень надеюсь, что когда я скачусь окончательно, об этом узнают в наших краях. Пусть честь моей семьи будет замарана так, что и не отстирать, пусть я стану еще одним позорным пятном на их безупречной репутации».
Я хотел не просто пасть, я хотел лететь долго, попутно ударяясь о скалы. Чтобы только в Виррах услышали, как я падаю.
Какого черта. Ведь я убегал, чтобы, вроде как, жить свободно.
И тогда я сбежал еще раз.
Я попытался было обставить все благоразумно. Даже работу нашел заранее. Но проклятая фамильная нервозность, проклятая мнительность… Я опять ехал в поезде пьяный, расхристанный и похожий на бродягу. В этот раз меня трясло еще сильнее - ведь теперь я даже не знал, куда я бегу. И чего ищу.
Кажется, я решил распрощаться с мыслью о каком-то там счастье. Просто начать существование на новом месте. Закрыться от всех, от всего мира. И даже мысленно никогда не возвращаться в Вирры.
Все свое детство и юность я провел, желая угодить своей семье. Пытаясь хоть как-то вписаться в вирровский жизненный уклад. Тщетно стараясь натянуть на себя другую личность. А потом я два года жил как бы назло своим родителям. И то, и другое меня очень сильно достало. Значит, надо было искать другой путь. Я не придумал ничего лучше, чем снова переехать.
Как
Нужные мне телефоны я выписываю долго и тщательно, выводя цифры в блокноте каллиграфическим почерком. Обычно пишу я быстро, и буквы в моих записях напоминают кардиограмму, сделанную пьяным в салат врачом на неисправном приборе. Но тут зачем-то старался, выводил каждую цифру, каждое имя. Даже такая малость почему-то сильно утомила меня, и я вышел на улицу.
Майское солнце, греющее уже вполне по-летнему, на улицах толпы: восторженно визжащие школьники, студенты… Какой-то праздник? Все будто бы знакомы друг с другом, у нас в Виррах такого не было. У нас в школу-то редко ходили, только сдавали экзамены четыре раза в год. Учителя приходили к нам на дом, их специально приглашали. Мое общение со сверстниками старались свести к минимуму, и против этого я вовсе не возражал. Моя внешность бесила их, просто приводила в ярость. Но тут, похоже, все было по-другому. Я с интересом наблюдал, как эти шумные яркие дети веселятся, радуются, завидев друг друга, делятся выпивкой. Смотрел отстраненно, пока не нахлынул очередной приступ меланхолии и жалости к себе: «а для меня все это уже не доступно», «наверное, я и тут не задержусь».
У меня такое регулярно. Это семейное. Расстроит, разозлит что-нибудь, и пошло-поехало по нарастающей. Сразу вспоминается мать. Только что убивалась по поводу моих волос, - опять они слишком быстро отросли - и вот уже причитает, что такими темпами я вырасту одним «из этих самых». И на наркотики подсяду. И она не выдержит такого позора. Пальцы к вискам, а потом хватается за ножницы… А потом - картинно умирать, так, чтобы весь дом слышал. Как же меня это доводило, а ведь сам стал таким же, вот, полюбовался на нетрезвых школьников, и все, ах утраченные мгновения!.. Вирры следовало вытравить из своей головы раз и навсегда. Я натянул на лицо равнодушную улыбку. Пробежался глазами по списку телефонов. Надо вернуться домой и заняться делом. Вот, уже кто-то на меня пялится, отлично…
Я не знаю, почему заговорил с тем парнем. Как-то умилил, что ли его растерянный-потерянный вид. Позабавила его молодость, - ему было, наверное, лет тринадцать - сбивчивая речь, застенчивость. Все это вызывало какие-то братские чувства, а у меня раньше такого не случалось.
Гадает, девица ли я. Это очень заметно. Но спрашивать стесняется. Забавно. В Виррах все знали, кто я, в столице взгляд у обывателей был более наметанным. В глазах - немая мольба. «Кто-нибудь, помогите». Я знаю, каково это - когда тебе очень нужна помощь, и ты боишься попросить о ней, лишь молча бредешь в неизвестном направлении, хотя хочется заорать во весь голос. Что такое? Подруги или сестры, неважно, в полиции… Пьянство в неположенном месте. Ситуация настолько знакомая и привычная для меня, что я с трудом сдержал смех. За те два года я порой попадался и не на таком… А для него - звали парнишку как-то длинно и экзотично, сочувствую, чувак, сам вот мучаюсь всю жизнь - это была Проблема с большой буквы. Крушение миров.