Океан уходит, океан приходит
Шрифт:
В столице я натренировался уламывать полицейских и охранников. Даже тех, которые совсем-совсем деревянные игрушки. Вот когда моя физиономия была как нельзя кстати. Делаешь лицо круглой идиотки, но притом идиотки уверенной, и вперед. Правила игры были настолько знакомы, и все было так элементарно, что у меня подскочило настроение. И приятно было для разнообразия кому-то помочь, а не сидеть, вздыхая от жалости к себе. Я помню, как, окончательно войдя в роль, вошел в камеру, отодвинув с дороги оторопевшего копа, притянул к себе обеих девушек, не успев даже толком их рассмотреть. А потом, когда мы покинули «гнездовье закона и порядка» и встали во дворе, рассматривая друг друга, одновременно смущенно и с любопытством, с трудом подавляя желание рассмеяться,
Нали. Уникальный человек, который может даже в самых лютых ситуациях сохранять чувство юмора. Я имею в виду не способность строчить шутками со скоростью пулемета, а скорее умение даже в неприятностях находить что-то смешное или занятное. Например, в отделении полиции - как сейчас вижу, на лице довольно умело изображенное недовольство, чтобы поддержать подругу, которая как раз не умеет ржать над неприятностями, а глаза - невероятные глаза, огромные и какие-то гипнотизирующие - откровенно смеются, уголок рта то и дело кривится вверх. А иногда она так серьезна и собрана - когда склоняется над своим альбомом, или когда уходит в свои мысли, не доступные никому. «Я та самая странная тихая девочка, что сидит на задней парте и точит черные карандаши» - говорит она и улыбается. Возможно, это когда-то и была странная девочка, но сейчас вся эта «странность» превратилась в привлекательную загадочность.
Ким. Вот говорят, что рыжие - натуры пламенные, это уже такой устоявшийся стереотип… Но в случае с нашей Кимми все, что говорят об огненноволосых, надо умножить как минимум на десять. Все-то у нее по жизни с шумом и с помпой, она врывается в твою жизнь, оглушая, ослепляя, сбивая с ног, вот она я, явилась осчастливить тебя своей персоной! Причем этот рыжий ураган такой славный, что ты охотно позволяешь ему закружить-завертеть тебя, и нисколько не напрягает даже ее резво скачущее настроение «Я немножко истеричка», - призналась она мне в нашу первую встречу. «О да, совсем немножко!» - хором воскликнули Нали и Братишка.
Братишка. Самое спокойное создание на свете, - разве что в нашу первую встречу я бы о нем такого не сказал - чудесное, доброе и очаровательно застенчивое. Скажет максимум пару фраз за вечер, но от одного его присутствия как-то уютнее и светлее. Мы все постоянно пытались учить, наставлять его, ну как же, мы все уже типа взрослые, бывалые, тертые калачи, познавшие жизнь. Он слушал, не возражая, и тихо делал все по-своему. В глубине души мы знали, что в некоторых аспектах он куда старше и мудрее нас, этот четырнадцатилетний или уже пятнадцатилетний мальчик. Где-то, конечно, ужасно наивен и невинен, но ведь так и должно быть, в его-то возрасте.
И Кэй. Я сейчас меньше всего волнуюсь за него, но не могу не упомянуть и его, нашего проводника. Ведь именно он открыл мне, кто я такой, кто мы все такие. И чем объясняются те непонятные события в моей жизни… О которых я до сих пор ни с кем не разговаривал. Из-за которых был уверен, что я - шизофреник, притом опасный для окружающих, из-за которых я так долго терпел все издевательства, добровольно залезал в клетку.
«А теперь шутки в сторону», - сказал тогда Кэйанг.
– «Нашему новому приятелю придется пройти обряд инициации, правила есть правила!»
Инициация странника, говоря простым языком - это его первое путешествие, первый проход сквозь грань между мирами. Он взял меня за руку, и внезапно снова наступила та ночь, ночь, которую я так старался изгнать из своей памяти. Мне как-то удалось внушить себе, что это был банальный ночной кошмар, просто очень реалистичный и убедительный.
Густой и непроходимый лес, колючие ветки царапают лицо, ты слепо шаришь руками в темноте, пытаешься защитить глаза, руки то и дело натыкаются на что-то липкое… Ты понятия не имеешь, как очутился тут, и не хочешь знать, в голове лишь одно - бежать, спасаться! И неожиданно ноги
Мертвое животное - может, это и была корова, или лошадь, я не разглядел. А на нем - целая туча ужасных жуков, огромных, каждый - размером с мой рюкзак. Омерзительное пиршество. Задняя часть туловища у присосавшегося жука покачивается в такт жужжанию, хоботки впились в тушу, и сосут, сосут… Я стою, оцепенев, а затем бросаюсь прочь, и мне кажется, что насекомые тут же оживляются, почуяв новую жертву, мне кажется, они уже окружили меня плотным роем, хотят выпить меня досуха… Я бегу, и сердце колотится где-то на уровне горла, и, как в любом кошмаре, ноги точно свинцовые, колени тянут к земле. Я падаю, с огромным трудом поднимаюсь и бегу дальше - кажется, не быстрее чем черепаха… Что-то кричу… И вдруг все заканчивается. Я - в роще неподалеку от нашей усадьбы. Стоит глубокая ночь.
Я вспоминаю, как все начиналось. Я не хотел идти домой после того случая в школе… Как я уже говорил, посещать данное заведение мне приходилось нечасто, но все равно каждый раз я умудрялся влипнуть в какую-нибудь историю. Домой мне, если честно, никогда не хотелось, но в тот вечер особенно, у меня тогда развилась некая паранойя в отношении моей семьи, в частности отца. Мне казалось, что он только и ждет повода, чтобы избить меня до полусмерти.
Нет, конечно, он бы такого не сделал - какой бы тогда был скандал, какое пятно на репутации древнего семейства, потеря лица! Я думаю, только это его и удерживало, но каждый мой проступок вызывал у него такую ярость, что я боялся, что он вот-вот перейдет эту границу. И мне казалось, что он знает, что на самом деле случилось с той учительницей, которая учила меня играть на пианино, с этой отвратительной старухой… С этой злобной тварью, при воспоминании о которой до сих пор начинает гореть рука, как от удара линейкой… Я бродил по лесу, по обычному Вирровскому лесу, пока не стемнело, потом я заблудился, запаниковал, и что-то произошло. Я попал в лес из кошмара.
Меня бьет дрожь, и хотя вокруг уже все знакомое и нет этих жуков, я все равно не чувствую себя в безопасности. Мне хочется броситься к кому-нибудь на шею, уткнуться в чей-нибудь свитер, но нельзя, да и не к кому, завопить или заплакать тоже нельзя, никто в спящем доме не должен услышать, как я вернулся, конечно, мне с утра в любом случае попадет, но все равно.
Чуть было не наворачиваюсь, когда залезаю в окно своей комнаты. Запереть окно… Свет луны скорее еще больше пугает, чем успокаивает, а нормальный свет включать нельзя. Я боюсь обитателей этого дома не меньше, чем существ из моего кошмара… Зашториваю окна, в непроходимой темноте стягиваю одеяло с кровати, сажусь на полу у батареи и сижу так до утра, сам себя убеждая, что это был сон, просто дурной сон, просто дурной сон, Эсси, и даже не думай кому-нибудь об этом рассказать - упекут в психушку или запрут в доме, тебя и так считают ненормальным, разве нужно подкидывать им новые поводы? Утро наступит скоро, скоро наступит утро, Эсси…
– Кэй, что ты с ним сделал?!
– Он инициировался самостоятельно… Я должен был понять, черт! Самоинициация почти всегда проходит вот так… Слушай, взгляни на меня, уходи оттуда, слышишь? Смотри на меня!
– Кэй хватает меня за подбородок, и я немного прихожу в себя. Меня колотит, точно эпилептика. И это в первый день в новом городе, в первый день знакомства с новой компанией… Прекрасно, Эсси, вот все у тебя так…
– Сколько лет тебе было тогда?
– спрашивает Кэй.
– На вот, выпей и возвращайся оттуда, слышишь? Я не знал, что ты уже из перешедших… Тогда я бы не стал…