Око Озириса
Шрифт:
У нас одновременно вырвалось восклицание удивления, так как перед нами был м-р Джеллико.
Прощай, Артемидор!
Был ли удивлен м-р Джеллико при виде нас, невозможно было сказать. Прочесть на его физиономии какую-нибудь мысль было так же трудно, как на деревянном лице, изваянном на ручке зонтика.
М-р Джеллико двинулся нам навстречу, держа в руках раскрытую записную книжку и карандаш, чопорно, по-старинному, поклонился, протянул вялым движением руку и предоставил нам начать разговор.
— Вот неожиданное удовольствие, м-р
— Вы очень любезны, — отвечал он.
— И какое совпадение: все мы случайно пришли сюда в тот же день.
— Совпадение, конечно, а если бы случилось, что из нас никто не пришел, — что случается часто, — это было бы тоже совпадение.
— Надо полагать, — сказала она. — Но я надеюсь, что мы вам не помешали.
— Нет, я только что кончил, когда имел удовольствие заметить вас.
— Вы делали какие-нибудь заметки, относящиеся к делу, как я полагаю? — сказал я. Вопрос был смелый, поставленный с коварной мыслью — послушать, как он вывернется.
— К делу? — повторил он. — Вы подразумеваете иск Стивенса к приходскому совету?
— Мне кажется, доктор Барклей намекал на дело о завещании моего дяди, — сказала мисс Беллингэм серьезно, хотя с подозрительным дрожанием в уголках рта.
— Разве есть такое дело? Тяжба?
— Я подразумеваю процесс, возбужденный м-ром Хёрстом.
— Ах, но ведь это было только простое обращение к суду, да и тут уже все кончено, насколько мне известно. Я работаю не для м-ра Хёрста, соблаговолите вспомнить. На самом деле, — продолжал он, помолчав немного, — я старался освежить в своей памяти слова надписей на этих камнях, особенно на камне вашего деда, Френсиса Беллингэма. Мне пришло в голову: если выяснится, что дядя ваш умер, то надо бы здесь как-нибудь увековечить его память. Но так как кладбище упразднено, то возникает затруднение с постановкой нового памятника, тогда как без всякого затруднения можно прибавить надпись к уже существующим. Ведь на памятнике не указано, что здесь покоится тело Френсиса Беллингэма. Поэтому не нужно было бы писать: «а также и тело сына его Джона Беллингэма». Но здесь указывается только, что монумент воздвигнут в память названного Френсиса, без указания места упокоения останков. Но, может быть, я вам мешаю?
— Нет, нисколько, — возразила мисс Беллингэм. — Мы шли в Британский Музей и зашли сюда по дороге.
— А, — сказал м-р Джеллико, — ведь и я иду в Музей к д-ру Норбери. Полагаю, что это тоже совпадение?
— Конечно, — ответила мисс Беллингэм и прибавила: — Может быть, двинемся вместе?
Мы вернулись на улицу, и тут мне удалось в отместку за нежелательное общество старого адвоката навести опять разговор на тему об исчезновении человека.
— М-р Джеллико, заставляло ли состояние здоровья м-ра Джона Беллингэма предполагать, что он может умереть скоропостижно?
Адвокат взглянул на меня подозрительно и заметил:
— Вы, по-видимому, очень интересуетесь Джоном Беллингэмом и его делами?
— Да, тут замешаны мои друзья. Да и самое дело интересно с профессиональной точки зрения.
— А к чему ведет ваш вопрос?
— Ведь понятно, — сказал я, — если известно, что пропавший человек страдал недугом вроде болезни сердца, аневризма, артериосклероза, при котором возможна
— Вы, без сомнения, правы, — сказал м-р Джеллико. — Я мало сведущ в медицине. Но я поверенный м-ра Беллингэма, а не его врач. Состояние его здоровья вне моей компетенции. Вы слышали мое показание, что завещатель казался, по моему неавторитетному мнению, человеком здоровым. Больше я ничего не могу прибавить.
— Если этот вопрос настолько важен, — сказала мисс Беллингэм, — то почему же они не вызвали его врача и не установили этого положительно? Мое собственное впечатление таково, что он был — или есть — необыкновенно сильный и здоровый человек. Он выздоровел очень быстро после одного несчастного случая.
— После какого случая? — спросил я.
— О, разве отец не рассказывал вам этого? Это случилось, когда он жил с нами. Он упал с высокого обрыва и сломал одну из костей левой ноги. Это был какой-то особенный перелом.
— Поттов?
— Да, Поттов перелом. И, кроме того, он разбил обе коленные чашки. Сэру Моргану Беннету пришлось сделать ему операцию, иначе дядя был бы калекой на всю жизнь. Но он совершенно поправился через несколько недель, только немного хромал на левую ногу.
— Мог он подниматься на лестницу? — спросил я.
— О, да. Он играл в гольф и ездил на велосипеде.
— Вы знаете наверное, что он разбил обе коленные чашки?
— Наверное. Я помню, что об этом говорили, как о необыкновенном случае, и сэр Морган был этим очень доволен.
— Надо полагать, что он был очень доволен результатом операции?
Тут наступила пауза в разговоре и, пока я придумывал новый подвох для м-ра Джеллико, этот джентльмен воспользовался случаем переменить разговор.
— Вы идете в египетский отдел? — спросил он.
— Нет, — возразила мисс Беллингэм — Мы идем взглянуть на глиняную посуду.
— Старую или новую?
— Сейчас нас интересуют вещи 17-го столетия. Вы находите это «старым» или «новым»?
— Не знаю, — сказал м-р Джеллико, — «старый» или «новый» термины без определенного значения. Они условны и в каждом отдельном случае должны определяться особым масштабом.
Когда мы дошли до Музея, Джеллико стал почти гениален. Говорил он много интересного и поучительного. Я и не думал вступать с ним в соревнование, не мешая ему распространяться на любимые темы, тем более, что моя спутница слушала, по-видимому, с интересом. Внимание к нему не ослабело у нас и тогда, когда мы вошли в Музей и покорно пошли за ним мимо ниневийских быков и огромных статуй, пока не очутились наверху, среди ярких мумий, там, где зародилась дружба между мной и Руфью Беллингэм.
— Прежде чем мы расстанемся, — сказал м-р Джеллико, — мне хотелось бы показать вам мумию, о которой мы говорили тогда вечером, — мумию, которую друг мой Джон Беллингэм пожертвовал в Музей незадолго до своего исчезновения. Факт, о котором я напоминаю, самый обыкновенный, но впоследствии он может возбудить интерес, когда явится какое-нибудь правдоподобное объяснение.
Он провел нас через зал к ящику, содержащему дар Джона Беллингэма. Тут он остановился и стал смотреть на мумию с любовью настоящего знатока.