Окопники
Шрифт:
К этому времени казаки окончательно сминают противника, слышится их мощное «ура». Фигуры в красных бешметах скользят по косогору, гоня врага, разя штыками и саблями. Отставшие бегут к коновязи, разбирают висящие на частоколе седла. Сейчас и Гуржий прибежит. Надо встать.
Вектор пытается подняться. На задние ноги встал легко, а передние не слушаются, разъезжаются, как в гололедицу. И боль неимоверная. Не понять, отчего это. Хочет стать на них потверже, раздается хруст — показалось, будто что-то под ним обрушилось, будто передними ногами в яму угодил. В испуге рванулся, сделал несколько прыжков, но на ровное так
В изнеможении Вектор снова ложится, заглядывает себе под брюхо, на ноги, лежащие как-то странно, ничего не понимает и, вытянув морду к бегущим казакам, кричит тревожно и жалобно: люди, сделайте же что-нибудь, помогите!
Не до него казакам, каждый спешит к своему коню. Но ничего, вон бежит Хозяин с седлом, он поможет. Сколько раз выручал. Его уже оповещают:
— Гуржий, беда! Конь твой обезножел…
Дончак порывается навстречу своему властелину, силится выпростать передние ноги из незримых пут, но они не поддаются, не выпускают.
Казак в горести присаживается перед конем на корточки, встает на колени, гладит по челке своего друга.
— Что с тобой, мой Вектор? Как же так?
Он с седлом прибежал, а почему-то не седлает. Или раздумал? Даже недоуздок зачем-то снимает.
А коней уже всех разобрали, только Вектор и остался да Орлик, неподвижно лежащий на земле. То на одного гля
нет Гуржий, то на другого, то на убитого Побачая. Глаза у него горестные, скорбные, полные тоски и отчаяния — никогда ни у кого не видел Вектор таких глаз, — лицо обезображено душевной мукой, по щекам текут слезы. Самый любимый из всех людей, сдружившийся с Вектором в боях друж- бой, крепче которой не бывает, сейчас ни ему, ни Орлику, ни Побачаю не может ни в чем помочь. И чутье подсказывает: произошло что-то страшное, непоправимое. Из глаз дончака, помимо его воли, брызнули слезы, потекли, закапали с ганашей часто — часто.
Вектор видит сквозь слезы проступающие из мглы поля и луга, откуда веет сладкими запахами земли, цветов и трав, а в выси горит утренняя звезда, светлая, беспечальная. Кони скачут под всадниками, а он встать не может — ему бы мчаться, стучать, как они, копытами: тук — тук, тук — тук, тук- тук, для него это сейчас как самая лучшая музыка. Не для него теперь луговые росные травы, дороги, простор, жизнь, полная прекрасного. Сознавать это после выпавшего ему на долю среди ужасов войны мирного вчерашнего дня, проведенного в крестьянских занятиях, особенно горько.
Подходит Чужой, говорит печально:
— Если б собственными глазами не видел, никому бы вовек не поверил, что лошади плачут…
Он принес воды и свежей 'фавы. Вектор ни к чему не притрагивался и присутствия Чужого даже не замечает, все внимание его приковано к Хозяину. Он, как в самое лучшее время, кладет дружески голову ему на плечо, тихонечко ржет, просительно шевеля губами, все еще надеясь на что-то.
Хозяин зачем-то вынимает револьвер и, только поглядев на него в тяжелой задумчивости, снова прячет в кобуру.
— Нет, не могу! — шепчет и оборачивается к Чужому: — Выручи, браток. Прошу тебя!..
И поспешно подобрав конскую сбрую, он почти бежит, горбясь, закрывая лицо руками. Это уже и вовсе не понять Вектору: оставляет его зачем-то с Чужим, с нелюбимым,
его помощи. Так и побежал бы за ним следом! Но единственное, на что он сейчас способен, кричать, и он кричит изо всех сил, что хочет быть с Хозяином, что не хочет оставаться с Чужим.
Что делает Чужой, ему безразлично. Лишь почувствовав металлический холодок в ухе, он вспомнил о нем. Не успел встряхнуть головой, чтоб избавиться от неприятного ощущения, как раздается оглушительный гром — такого сильного грома Вектор в жизни своей не слышал. Срывается с небосклона голубовато — розовая капелька. Все погружается во мрак.
И тут — что это, сон или явь? — где-то далеко — далеко настойчиво и властно запевает труба:
— Р — ра — а! Р — ра — а! Р — ра — а!..
Миг — и вновь горит звезда над горизонтом. Орлик, живой и невредимый, заслышав трубу, в нетерпении перебирает ногами. Побачай, не убитый и не раненый, вечно озабоченный, хлопочет, как всегда, возле лошадей. К брошенной им охапке пахучего сена Вектор даже не прикасается и, как всегда, когда звучит сигнал тревоги, весь подбирается, наструнивает ноги. Он уже ничего не слышит, кроме командирских приказаний и команд, раздающихся повсюду, и приближающегося с каждой секундой тяжелого топота ног: люди бегут седлать коней.
РОМАНОВ Александр Николаевич
Родился 20 сентября 1920 года в с. Теликовке Духовницкого района Саратовской области в бедной крестьянской семье. Вскоре его родители переехали в находящийся поблизости г. Пугачев, где и прошли его школьные годы. Там и родились его первые стихи.
В январе 1940 года он, как и все студенты первых курсов вузов, был призван в ряды Красной Армии и направлен на службу в пограничный отряд в Карпатах. Там ранним утром 22 июня 1941 года он принял свой первый бой.
С того дня начался суровый солдатский путь двадцатилетнего ефрейтора Романова. Он пролегал по самым горячим точкам Юго — Западного фронта — Львов, Славута, Жмеринка, Белая Церковь, Киев и, наконец, — Сталинград. В перерывах между боями он вел дневниковые записи, писал стихи, которые впервые появились в полковой многотиражке, куда вскоре он был переведен на должность литсотрудника.
В августе 1942 года А. Романов был откомандирован на учебу в Военный Институт Иностранных Языков Красной Армии. После учебы, осенью 1944 года, он в качестве военного переводчика был направлен на 1–й Белорусский фронт, в сосгаве которого участвовал в штурме Берлина. После войны еще четыре года служил в составе Советской военной администрации в Восточной Германии.
В 1949 году А. Романов вернулся в родной Саратов, где около 10 лет работал редактором областной комсомольской газеты, заочно закончил госуннверситет, после чего более четверти века являлся собкорром газеты «Известия» по Киргизской, а затем Молдавской ССР. С 1986 года — на пенсии.
А. Романов автор более 20 книг, в том числе сборников стихов «Зори не умирают», «Огни у обелисков», «Верность», «Кольца лет», «Окно в сентябрь» и др. Член Союза писателей СССР с 1962 года.
* * *
<