Октавия
Шрифт:
Публика стала проявлять нетерпение.
– Бересфорд - на подачу!
– в третий раз крикнул судья. Бересфорд встряхнулся, подобрал мяч и вернулся на линию. Он сделал двойную ошибку.
– ?При первой встрече они обменялись взглядами?, - сказала Джульетта цитатой из ?Бури?.
– Ой, Имоджин, ты видела, как он на тебя посмотрел? И теперь смотрит. Ах, это несправедливо. Почему, ну почему я не ты?
Имоджин решила убедиться, что это ей не привиделось. Она огляделась вокруг, чтобы посмотреть, нет ли позади нее какой-нибудь красивой девицы, настоящего предмета внимания
Его игра явно разладилась. Он пропустил несколько легких мячей и всякий раз, когда менял сторону, ухмылялся ей.
– Ему надо кончить валять дурака, - сказана Джульетта, - а то он проиграет сет.
Словно услышав ее мнение, Бересфорд, похоже, собрался. Пригибаясь, как тигр перед нападением, он сыгран четыре гейма с неистовым великолепием и победил в матче, не проиграв ни одного сета.
Толпа, в особенности Имоджин, громко выражала свое одобрение. Бересфорд надел светло-голубой клубный пиджак и собрал свои четыре ракетки. Выходя с корта, он в упор посмотрел на Имоджин. Она вдруг испугалась, как если бы тигр, которым она любованась в зоопарке, выскочил из клетки.
– Пойдем искать папу, - сказала она.
– Ты с ума сошла?
– возмутилась Джульетта.
– Стой на месте, и Бересфорд найдет тебя здесь.
Но Имоджин, увидев, что Бересфорда окружила группа охотников за автографами, уже бежала к чайной палатке.
Они нашли отца беседующим с секретарем теннисного клуба.
– Привет, - сказал он, - пью чай, - и вернулся к своему разговору.
Дикий образчик служителя церкви-воительницы достопочтенный Стивен Броклхерст был подвержен одной светской страсти - спорту. Теперь он, разбирая удар за ударом, объяснял секретарю клуба, почему Бересфорд играл так плохо.
– Конечно, парень был слишком самоуверен: решил, что дело в шляпе.
Джульетта, усмехнувшись, принялась за бутерброды с огурцами. Имоджин сидела в мечтательной задумчивости, пока ее не толкнула в бок Джульетта, прошипевшая: ?Бересфорд появился?.
Имоджин поперхнулась чаем. Его приветствовали со всех концов.
– Он тебя заметил, - прошептала Джульетта, - продвигается в нашем направлении.
– Привет, Ники, - сказал секретарь клуба.
– Что с тобой случилось?
Бересфорд рассмеялся, показав очень белые зубы.
– Меня отвлекло кое-что за оградительной сеткой, - сказал он, глядя на Имоджин.
– Тебе надо было играть в наглазниках, - сказал секретарь клуба.
– Присоединяйся к нам, познакомься: наш викарий мистер Броклхерст, его дочери Имоджин и Джульетта.
– Очень приятно, - сказал Бересфорд, пожав всем руки, при этом задержав руку Имоджин в своей много дольше необходимого, после чего сел между ней и викарием.
– Броклхерст, - задумчиво произнес он, кидая в чай четыре кусочка сахара, - Броклхерст. Вы не выступали за Англию сразу после войны?
Мистер Броклхерст растаял как масло в духовке.
– Да, именно тогда. Как вы это могли запомнить?
Поговорив с викарием минут пять о регби и получив приглашение на завтрашний обед, Бересфорд перенес свое
– Вы просто выбили меня из седла, - мягко упрекнул он ее, - еще хорошо, что это не была отборочная встреча на кубок Дэвиса.
– Я так рада, что вы победили, - заикаясь сказала Имоджин.
– А я рад, - заявил он, глядя ей прямо в глаза, - что вблизи вы еще красивее.
И он тоже, подумала Имоджин. Намного красивее с темными кругами под глазами и влажными завитками волос вокруг лба. Его низкий голос звучал так, словно она была единственным в мире существом, с которым ему хочется поговорить.
И хотя он задавал ей обычные вопросы, - где она работает, нравится ли ей эта работа, была ли она когда-нибудь в Лондоне, - его обволакивающий голос и его взгляды, гулявшие по ее фигуре и лицу, придавали этим стандартным фразам какой-то особый смысл.
Тут подошел какой-то бледный юноша с длинными, мышиного цвета волосами, одетый в свитер с вырезом углом и изображением оленей вдоль каймы. Он откашлялся. Ники посмотрел на него без энтузиазма.
– Да?
– Я с Йоркширского телевидения, - сказал юноша.
– Вы не могли бы обменяться со мной несколькими словами?
– Когда?
– спросил Ники.
– Ну, сейчас.
– Я занят.
– Это ненадолго.
– Я поговорю с вами после парных матчей. А теперь оставим это, - отрезал Ники и вновь повернулся к Имоджин.
Она смотрела на него не отрываясь и поражалась такому совершенству. Быть может, это черный ободок вокруг радужной оболочки или толщина ресниц придавали такую яркость голубизне его глаз. Его загар был таким ровным, что казался нанесенным искусственно. И он в самом деле назвал ее красивой. Позднее, ночью это замечание будет для нее как кусок торта-мороженого, унесенный с праздничного стола. Она будет вновь и вновь шептать его себе, стараясь в точности припомнить хрипловатые тлеющие обертоны его голоса.
– Где у вас следующая игра?
– спросила она. Мысль об его отъезде была ей уже непереносима.
Ники усмехнулся.
– Понедельник - в Риме, потом через неделю в Париже, потом Эдинбург, Уимблдон, Гстад, Китцбюгель, а потом турне по Северной Америке: Вашингтон, Индианаполис, Торонто, под конец Форест Хилл, если не помру от изнеможения.
Имоджин вздохнула. Единственная заграница, в которой она бывала, - Шотландия.
– Ой, как замечательно. Можно послать столько открыток.
Ники рассмеялся.
– Я смог бы это проделать, если бы вы поехали со мной, - сказал он, понизив голос.
Имоджин покраснела и отвела глаза, уставившись на чашку с чаем.
Ники, чуть помедлив, спросил:
– Хотите прочитать судьбу по чаинкам? Они вам говорят, что рослый темноволосый теннисист только что вошел в вашу жизнь.
– Ха, - послышалось позади них, - я вижу, ты как обычно не скучаешь, Ники.
Они были так поглощены друг другом, что не заметили, как подошел коренастый ухмыляющийся молодой человек, жевавший резинку. На нем был бледно-голубой тренировочный костюм и голубая повязка вокруг лба, удерживавшая его светлые волосы. В одном ухе он носил золотую серьгу.