Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Если нужно будет, все что угодно, любые постели. Но с учетом аутентичных зараз, - жалобно напомнила Флоранс.
– Слушайте, я пойду, наверное.
– Идите-идите, а то ваша младшенькая и досюда доорется, - ухмыльнулась оборотень.
– И в кого такая горластая, даже непонятно, да? Малый, ты что сидишь как обезьян на скале в прилив? Передай ребенку грушу, не жадничай.
Катрин отошла с подругой в сторону.
– Удачи!
– прошептала Фло, с трудом удерживая три огромных дареные груши.
– Если что, вызывайте нас сразу. И поосторожнее, очень
– Дело политическое, без смертоубийств.
Фло только вздохнула.
Они поцеловались, Катрин с осуждением глянула на груши:
– Похоже, обормот уже практически наш родственник. А ведь я про свадьбу ничего не слышала. И вообще я категорически против. Шпана он откровенная.
– Боюсь, тут слово Леди не решающее. Остается соблюсти приличия. В сущности, он не такой плохой парень. И упорный.
Фло и Блоод исчезли, а революционные шпионки спустились на пляж.
– Я тут подумала: чой-то, ты, Светлоледя, меня вечно в противоречивые коллизии втравливаешь, - провозгласила оборотень, сбрасывая просторный тельник.
– То не делай вам революцию, то делай - вот как вас, людей, поймешь?!
– Строго говоря, делать нам ничего не нужно - нужно проследить, чтобы другие не наделали.
– Что ж, следить я когда-то умела, хотя вся эта педагогическая возня в универе порядком притупляет интеллектуальные способности.
– Не прибедняйся. Способности у тебя столь необъятны, что...
– Тоже верно. Но так и подмывает взять хворостину и упростить образовательный процесс. Кстати, что это на тебе за труселя? Манька подогнала?
– Ныряй уж, - посоветовала Катрин.
– Это из наших личных запасов, пока без сомнительных модных даров Мариэтты обходимся.
Лоуд - истинная дочь моря - нырнула и исчезла, гостья неспешно доплыла до отмели и обратно. Волны были теплыми, ласковыми - славные края, безлюдные.
Потом сидели на песке и пытались продумать хоть какой-то план.
– Что-то не идет, - признала Лоуд.
– Наверное, это от того что нам этих самых... вводных не хватает. Может там уже всех наших постреляли и революцию надоть с самого начала разворачивать.
– "Наших"... Ты эти крены прекращай. Мы за историческое равновесие, а не туповатые подыгрывающие кому-то полубогини с куцыми послезнаниями.
– Да, знаний маловато, - согласилась оборотень.
– Я ведь больше на личности внимания обращала, любовалась интеллектуально-революционной игрой ума. На город не очень смотрела. Ну, каналы там любопытные, мосты, кавалерист на изваянии. О, столб еще этакий, примечательный.
– Но Смольный помнишь? Я там и не была ни разу.
– Еще бы я Смольный не помнила?! Очень интересное место. Только кабинеты путано расставлены и часовые привязчивые. Но что там по округе, подходы и где буфет - помнится смутно. Хотя у меня карта Питера есть! Точно! Ее наш Гру почитывал.
– Хм, он карту Петрограда читал?
– Там не только карта, а всякие инструкции, загадочки и прочее. Довольно интересно, я прихвачу.
– Хоть что-то. Я тоже успела в компьютере план глянуть и последовательность событий, - Катрин
– В общем, осмотримся, вникнем, войны там все-таки нет. А для начала пройдемся по верхам и попробуем подправить обстановку на раннем этапе. Упредить, так сказать.
– Что-то я сомневаюсь. Ты задолго хочешь вмешаться, а ведь вектор истории заведомо выпрямится, сама все время о том талдычишь. Да и личностей наподбирала каких-то неинтересных, они непойми каким боком к революции.
– Зато их узнать легко, я их даже по учебнику помню. В любом случае раз ситуация уже не классическая, наведем противнику помехи. Хотя этот самый противник у нас, похоже, придурошный.
– Хитроумно маскируется?
– предположила оборотень.
– Вот мы с виду тоже не из гениальных, а как до дела дойдет, ого! Отловим шмондюков - хворостиной не отделаются!
Глава вторая. Осенняя капель
Выборгское шоссе, дом 106.
Девять дней до дня Х.
Подмерзшая, невидимая во тьме трава хрустела так, что страшно ногу переставить. Царила глубокая ночь середины октября: осень уже сломана, неумолимо подкрадывается бесконечная зима, холодно и мутно серебрится пустынное шоссе, отрезанное от рощицы шатким штакетником. Ветер неровно трогает ветви берез, и оттуда, с, казалось, обнаженных ветвей, летят бурые листья. В глубине рощицы дом: деревянный, двухэтажный, со сложно-изломанным нелепым мезонином. Окна слабо светятся: словно тлеет дешевое и прогорклое постное масло в грязных мерках базарных торговок. Мерзость!
– Что ж, милостивые государи, пора. Мой выстрел первый, далее по уговору. Будем решительны и беспощадны!
Игорь-Грант хотел что-то сказать, но лишь поморщился и отвернулся в сырую темноту. Третий боевик - Петр Петрович - весело усмехнулся, в темноте сверкнула белизна острых зубов. Поеживаясь, двинулся к позиции - ему предстояло взять на себя фасадную стену дома с застекленной верандой.
Предводитель группы стоял, прикрыв глаза. Шорох травы стих, ветер замер, ждали встревоженные березы. Мертвая тишина.
Алексей Иванович открыл глаза. Дом - это омерзительное даже на вид, чумное строение - дом ждал исполнения приговора. Гости в нем есть - удалось удостовериться. Все ли в сборе? Этого не узнать. Что ж, рискуем, для того и пришли.
Хам уже давно здесь. Петербург набит хамьем - бунтующим и обнаглевшим - словно бочка подтухшей сельдью. Хам вездесущ: на Невском и на вокзале, в гостиницах, магазинах и лавках, на дворцовых площадях, в проходных дворах и на набережных. Все что копилось наглого, темного, противоестественного в несчастной России за последние пятнадцать лет - оно здесь, в гниющей столице.