Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Чего ж Лев-то тянет, - пробормотал Борька.
– Не знаю, заело, небось, - ответил Гаолян.
– Башку-то спрячь, не на променаде...
Боевики остановились за мостом. Должен был подойти Андрей-Лев, но почему-то не шел. Борька стоял, прислонившись к борту коляски - в гимназической шинели, тесноватой в плечах, зато длинной как ряса, было поначалу жарко, теперь озноб пробирал.
– Да что ж он не идет?
– Не знаю. Рот закрой, да жди, - процедил Филимон.
Вдруг сверкнуло, поднялось рваное облако дыма - это уже на самом мосту. Донеся
– Бахнуло все-таки!
– не удержался Борька.
Гаолян только глянул с облучка и качнул кнутом.
– Не слышит же никто, - прошептал стрелок. Руки снова дрожали.
На мосту облако взрыва рассеялось, доносились протяжные крики и ржание лошадей.
Подошел Андрей-Лев, ни слова не говоря, запрыгнул в коляску. Поехали.
В мастерской было тепло, пахло стружкой. Борька посидел за столом и почувствовал как слипаются глаза. Хотелось лечь, натянуть одеяло на голову. Лучше и одеяло, и шинель. Подремать капельку...
– Спит, - сказал Андрей.
– А чего ему? Дело сделал и бахнулся, - Филимон разлил по чашкам самогон из большой бутыли.
– Поспит, походит, подумает, а потом достанет его. Блевать и рыдать не станет, не из тех. В себе понесет.
– Ну и зачем тогда? Мы и сами могли.
– А затем, Андрей Николаевич, что раз мы начали, нам уже не свернуть. И ему так же. С нами ли, без нас ли, Бориска револьвер на человека вскинет. Пущай уж под присмотром, я и грех на себя возьму, готов, чего уж там.
Андрей-Лев сглотнул мутное содержимое чашки, выдохнул, отломил кусок зачерствевшей сайки:
– Может и обошлось бы с ним. Мальчишка совсем.
– С ним-то может и обошлось. Только ты вокруг глянь. Оно обойдется?
– Вряд ли.
Гаолян неспешно выпил, пододвинул ближе бумагу с селедкой:
– Я мертвецов видел поболе, чем ты, Андрей Николаевич, вырисовывал заклепок в своих чертежиках. Оно ведь как... Сидит человечек в траншее, курит, до ветру присаживается, а у самого глаза вот этакие - на селедку глянь. Может и предрассудок, да только сейчас на улице у каждого пятого прохожего взор такой рыбий, снулый. Ежели приглядеться и вникнуть. Так что деваться нам некуда, уж лучше с пулеметиком сидеть. Такое уж время наступило.
– О нас речи нет. Но мальчишку жаль.
– Чего тут возражать. Жаль, ага. Мне и себя жаль. Так бы мозг и вышиб, благо, вон какие револьверы знатные нам подвернулись. Но Глашку еще жальче - помрет девчонка с голоду и горя. Она и так-то... Взять бы девку в охапку, да бечь прочь. Подале, за горы-океаны. В Америку или хоть Африку. Но на одной ноге от судьбы не ускачешь. Да и куда я из России?
– Ну, вы это оставьте, товарищ Филимон, - без особой уверенности сказал Андрей.
– Все только начинается. Мы и здесь очень хорошую жизнь построим. Будет настоящая революция, снесет всю дрянь и мерзость...
– Может и так. Как Бориска говорит - воссияет светлое царство социализма. Все может быть, отчего же. Да только хватит ли у нас патронов? К слову сказать, ты, Андрей Николаич, чего вовремя не рванул заряд?
Молодой боевик помолчал, потом признался:
– Как палец свело. Не решился. Там всякие обыватели набежали, посыльные, торговки. Мне же видно
– Через дам и пропадаем, - без особого осуждения кивнул Гаолян.
– Мог бы и добить вдовицу, глядишь бы и спасибо сказала. Да и офицерья там хватало. Удобный был момент. Ну да ладно. Когда на мосту рвануло, многих положило?
– В машину трое офицеров село, казаки вплотную скакали... С местом я подгадал, лишнюю пролетку лишь одну зацепило. Слушай, я все равно не могу кого попало взрывать.
– Не ты, так другие, - равнодушно напомнил Филимон, берясь за бутыль.
– Я не осуждаю, не думай. Раз ты кнопку взял, выходит, тебе и решать было. Вот бомбу жаль. Дорогая штуковина, хитрая.
– Да, миниатюрность радиодетонатора поражает. Не уверен я, что это германское производство, уж очень тонко.
– Нам без разницы. Ты же чуешь, к чему Центр дело ведет? Тут у нас такая рукопашная наметилась, что после бомб непременно за штыки да дреколье возьмемся. Полгорода в могилы ляжет. Колья да дубины - не бомбы, хрен они кончатся. Быстрей бы в Смольном решились. Пора всерьез выступить...
Глава третья. Цветочницы-попрыгуньи
Берег Лагуны
Время переходящее.
– Ну, если ничего не забыли, тогда - вперед! Нас ждут великие возлереволюционные дела!
– провозгласила оборотень.
– Хорошо, что ты мирозданье предупреждаешь. Пусть заранее вздрогнет и подожмется. Но я очень прошу - можно поосторожнее? Сосредоточься, не отвлекайся, попадем мирно, спокойно.
– Слушай, Екатерина, с возрастом ты становишься все ворчливее и ворчливее, - намекнула межмировая проводница.
– Если знаешь кого-то надежнее по части Прыжков, так не стесняйся, просись к тем таинственным виртуозам. Я ничуть не обижусь. Но помни, что полную гарантию прибытия к месту назначения дает только скромная старенькая коки-тэно!
– Угу, старенькая ты... В том-то и дело, что ты к своей гарантии еще что-то норовишь дополнительно прицепить.
– Так это в тренде! Бонусы, милые сюрпризы и мимишные презенты - ну кто сейчас без них обходится? Не капризничай. Или тут кто-то кота за хвост тянет, побаиваясь Прыжочка?
Прыжков Катрин действительно опасалась. Дом, семья, политика местная, политика континентальная, виды на урожай, а тут вдруг выпадаешь из всего, пытаешься переключиться - это само по себе непросто. А мыслишки о том, что можно и вообще не вернуться... До сих пор, конечно, возвращалась, иной раз глубокими обходами и кругами, но возвращалась. Нет смысла нервничать, Лоуд - действительно прыгунья, как говориться, "от богов". Другое дело, боги эти крайне сомнительные и шкодливые.