Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
Лоуд с интересом, уже открыто и прямолинейно глянула на обсуждаемый объект:
– С бородкой и окулярами получается вшивая интеллигенция. В смысле, пока еще не вшивая, но все одно. Гм, приставляем, значится, растительность и окулярчики... Очень похожего я в нашем Гуляйполе видела, он культотделом занимался. Очень идейная светлая личность. Но тот не курил и все время в носу ковырялся. Ответственный был товарищ, кажется, его под Мелитополем убили. Но это определенно не он. В общем, отрывай, Светлоледя, филе от стула, дрейфуй к бару. Объект должен забросить швартовы.
–
– "Из тех, не из тех". Он непонятный, без бороды, хотя должен наоборот. Курит и в нос не лазит. Получается, никакого алиби у него нет! Чего тебе еще? Подсекай и веди к берегу - здесь я разберусь.
– Что значит "веди"?!
– возмутилась Катрин.
– На основании чего? Возможно, с бородой я ошибаюсь. С Чеховым путаю. Что-то у них общее...
– Если Чехов побрился, значит, скрывается и на подпольном положении. На такое резкое бритье без веских оснований не идут.
– Чехов уже умер. Кажется в девятьсот четвертом...
– Ага, значит явное несоответствие с основной "калькой", - Лоуд зашуршала газетой.
– Уже интересно.
– Но это не Чехов...
– Катрин осознала, что купилась.
– Полагаешь, все равно интересен?
– А с чего иначе мы битых пять минут о нем толкуем?
– л-кавалер выдернул за цепочку часы, вдумчиво прослушал первые такты мелодии и захлопнул крышку - часы были отнюдь не иллюзорные, золотые и новые. Видимо, новообретенные - оборотень тяготела к точным механизмам.
– Давай рассуждать здраво. Мы понятия не имеем, как выглядят искомые нами лица. Но однозначно они склонны к авантюрам. Подойти к тебе - такой влекущей, холодной и опасной, разнузданной и недоступной - явная авантюра. Вот и проверим. Давай, отрывай корму от стула, авось не развалишься.
* * *
К бару она пошла. Абсолютно европейские свободные манеры - в Петербурге одинокое питие дам у стойки еще не привилось. Но она определенно русская - есть нечто этакое в лице и улыбке. Берет бокал светлого вина, стыдливо именуемого в меню "морс Летний"...
Алексей Иванович аккуратно отправил в рот последний ломтик "прошутто ди Парма". Что ж, судьба. Никакого флирта - исключительно интерес литератора и поэта. Атавизм - с литературой покончено!
– но в данном случае простительный.
– Прошу извинить за любопытство - крымское у вас в бокале? Оттенок показался весьма знакомым.
Не вздрогнула, обернулась в полнейшем спокойствии:
– Да вы знаток. Массандра. Ностальгия, знаете ли.
– О, так вы крымчанка?
– уже машинально продолжил обдуманное удивление Алексей Иванович.
– Предположу Ялту - не ошибусь?
Вблизи ее глаза показались абсолютно неземными: в столь пронзительные изумруды - завораживающе живые, меняющие оттенки от нежной зелени майского луга до угрюмой хвои векового соснового бора -
Алексей Иванович судорожно напомнил себе что женат, что не время, и вообще он проклят и забыт.
– Ялта?
– слегка удивилась незнакомка.
– Едва ли. Севастополь мне почему-то ближе.
– Балаклава!
– торжествующе воскликнул бывший писатель.
– Несомненно! Загар вас выдает. Случайно с Александром Ивановичем не знакомы? Вы - совершеннейший его персонаж.
– Александр Иванович?
– в замешательстве переспросила незнакомка.
– Увы, не могу припомнить.
– Александр Иванович Куприн, - снисходительно улыбнулся Алексей Иванович.
– Есть, знаете ли, такой небезызвестный литератор.
– О, сразу не сообразила. Как же, "Поединок", "Штабс-капитан Рыбников"... А я, значит "совершеннейший его персонаж"? Пардон, из "Ямы", что ли выбралась?
Ни тени смущения, непоколебимо уверена в себе, не так юна, как казалось издали и в лице легчайшая неправильность - должно быть в детстве упала и рассекла бровь. Но страннейшим образом, все эти незначительные недостатки превращаются в необъяснимое очарование.
– Господи, но почему же непременно "Яма"?!
– засмеялся бывший поэт.
– Я говорил лишь о яркости и уникальности образа.
– Польщена, но этак и до тургеневских барышень недалеко, а они меня смущают чистотой и стерильностью. Послушайте, а я вас, наверное, знаю. Не соизволите представиться?
Алексей Иванович извинился и назвался.
– Вот теперь узнала, - она легким движением обвела свой точеный подбородок.
– Без бороды внезапно помолодели и не такой уж сухой академический классик. Кстати, знаете, одна моя очень хорошая знакомая пыталась понять русскую душу и русский язык по вашим книгам.
– Удалось?
– Едва ли. Русские вообще неудобны для восприятия и классификации.
Алексей Иванович глотнул летнего вина и горько кивнул:
– Да, мне недавно ткнули: "да, скифы вы, да, азиаты вы".
– С раскосыми и жадными очами? Известные строки, но заведомо запутывающие нескифских читателей.
– Помилуйте, но отчего же строки "известные"?!
– изумился Алексей Иванович.
– Уж мне бы не знать.
– По слухам это некто А. Блок, тоже вроде бы небезызвестный литератор, - улыбнулась незнакомка.
– Думаю, окончательного варианта стихов еще нет, почитатели цитируют варианты. Кстати, там "да, скифы мы!". И азиаты тоже мы. По-моему, так куда логичнее.
Алексей Иванович кивнул и залпом допил вино. "Мы"! Именно "мы". Жестокий и справедливый приговор...
Её - насмешливую и абсолютно нездешнюю - звали Екатериной Олеговной. А угрюмый кавалер оказался вовсе не любовником, а кузеном, рыботорговцем и пламенным инициатором выведения новых пород черноморской султанки.
Танцевать Екатерина умела, но, очевидно, не любила. Ее узкая талия казалась твердой, будто затянутой в рыцарский корсет, но ладонь Алексея Ивановича угадывала скрытую гибкость, и от этого ощущения (и от выпитого спиртного) слегка кружилась голова.