Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Пустое это. Поздно разбираться в деталях. Некоторые события необратимы, - глухо сказал Полковников и пошел к дожидающейся его машине. Стайка адъютантов устремилась следом...
– С виду генерал - сущий перевяленный рыбец, - отметила Лоуд.
– В мужской красе на человечьи физиономии я разбираюсь относительно, но тоже вроде он "не особо". Странно, что тебе понравился. Вот вообще не пойму я твоих вкусов.
– С какой стати он мне понравился?
– По спине было видно. Это ж я твоих вкусов не пойму, а спина у тебя куда как выразительна...
–
– Так казачки вроде и ехали? Но не доехали. Передумали или еще что-то там приключилось. "Овес дорог, красна гвардия хамовата, лучше возвернемся, да обождем".
– Сейчас чуть иначе. Что-то они куда раньше двинулись, в теплушки запрыгнули, и, похоже, большим составом. К самому празднеству будут.
– Может, брешет генерал? Тебя увидел, хвост распустил "у меня стотыщ курьеров и тридцать дивизиев кирасирских казаков".
– Это вряд ли. Похоже, как раз не врет.
– М-да, неприятно правдивая у него рожа была, тут я согласна. Слушай, а казаки нам не к чему. Надо останавливать.
– Как?!
– Нам же твой Полковников пример показал. Нужно встать поперек пути с честным противным лицом и призвать к сознательности. И чтоб пулеметы за спиной имелись. Мне Нестор всегда говорил: казаки, они пулеметов не любят. В этом военно-философском вопросе я с казачками, кстати, совершенно согласна - истинно демоновское устройство эти пулеметки. Как начнут тарахтеть, и тарахтят, тарахтят. Особенно те, что с ленточками...
– принялась критиковать оборотень.
– Подожди. Какие у нас шансы остановить эшелон с казаками?
– Что ты так ошалело на меня смотришь? Шансов, конечно, у нас нет. Но какие шансы у эшелона под славным городом Петербургом налететь на опытного оборотня, обладающего профессорской ученой степенью? Тоже никаких! Корову задавить или Анну Каренину эшелон вполне способен, уже натренировались. А оборотня? Нет таких прецедентов! Значит, мы в равных условиях. Идем домой, готовимся, Прыгаем вдоль по местной географии. Сложновато, но в место на карте ты ткнешь, а я поднатужусь.
Готовились в спешке.
– Опять ни чаю попить, ни в теплом сортире посидеть, - возмущалась голенастая оборотень, натягивая термобелье.
– "Хватай мешки, вокзал отходит!". Ты, кстати, знаешь, что этот мэм у меня родился, когда мы с Гру по случаю оказались на станции в Пуэрто-Монт, и там...
– Пошли уж, потом доскажешь, - взмолилась Катрин.
– Суета тебя до добра не доведет, - предрекла соратница, силясь вытряхнуть лыжную шапочку: в головном уборе почему-то оказалось полно красных опилок и шелухи от кедровых орешков.
– Вот скинула ты платьице, даже парадные чулки не стянула, в штанцы запрыгнула - ах, побежали! А в чем смысл полундры, если тетя Лоуд всегда может полчасика скорректировать даже при поперечно-географическом перемещении?
– Да, я все время этот нюанс упускаю.
– Ты на хилость вашего разума не кивай. Нашли тоже отговорку! Я сильно надеюсь, что при оформлении пенсии соответствующие инстанции учтут мои сверхурочные переработки. Систематические, прошу заметить! Оборудование ты взяла? Ну и что тогда сидишь, ждешь?
* * *
– И что это у тебя была за карта?
– мрачно поинтересовалась оборотень.
Шпионки, оскальзываясь, взбирались по насыпи железной дороги. Оказавшееся внизу болото оказалось на редкость октябрьским, если не сказать ноябрьским, в смысле студености. Хорошо хоть угодили с краю, промокли только до колен.
– Обычная карта, современная. Видимо, при реконструкции сдвинули полотно, - оправдалась Катрин, придерживая ерзающую по спине неудобную сумку.
– "Сдвинули". Небось, ты версты в километры не пересчитала или наоборот, - забрюзжала профессор.
– Хорошо, что я телогрейку надела. Отдам немного мокрую, ничего страшного.
– Кому отдашь?
– Бедствующим и страждущим, - туманно пояснила оборотень.
– Будка обходчика в ту сторону, или в эту?
– Да кто его знает? Сто лет прошло, автоматика везде.
– Все на компьютеры надеетесь, на джипиэсы. А тут в кроссовках скачи, стельками хлюпай...
Шпионки затрусили по шпалам в сторону ближайшего огонька. Ночь как назло выдалась противная во всех отношениях, в городе эта мерзость не так чувствовалось...
Запихивая растопку в печку, оборотень воспитывала поверженный гарнизон:
– "Двадцать седьмая верста" - это же звучит гордо! А у вас печка не топлена, чайник ледяной, сухари - смотреть жутко, а сахару вообще нет. Ладно, сахар - от него кариес, но протопить-то можно? Придут путники озябшие, вот я, например, а тут стыло, уныло, политически отстало.
Связанные обходчик и солдат, слушали действительно как-то апатично. Понятно, обходчик - у этого подбитый глаз болел. Но солдат мог быть и пообщительнее.
– Спички-то есть?
– поинтересовалась оборотень, пиная хозяина негостеприимной будки.
Тот показал глазами.
– Жениться тебе надо, - посоветовала л-матрос, проверяя кляп во рту несчастного железнодорожника.
– Уют и тепло, каждый божий день в печи пирог-рыбник и иные интимные радости. А ты сидишь, будто харя нетрадиционной ориентации с обтрепанным солдатиком и не желаешь пролетарскую революцию поддерживать. Допрыгаетесь со своим ревизионистским изоляционизмом.
Снаружи вновь громыхнуло - пленники вздрогнули.
– То ли эхо октябрьской грозы, то ли рыбу глушат, - прокомментировала оборотень.
– А что, хлопцы, есть у вас тут в округе рыбные пруды?