Олегархат им. тов. Сталина
Шрифт:
— Вы так считаете?
— Я так знаю. У меня работа в том и заключается, чтобы именно знать — и я знаю, что в Калуге руководство завода не боится рабочим, которые обслуживают новые станки, платить зарплаты больше, чем получают они сами — и новые калужские турбины прекрасно работают.
— Рабочим там платят больше, чем директору?
— Да. Но там и рабочие трудятся с высшим образованием: эти станки с ЧПУ обслуживать очень непросто. Зато там всего пятеро таких рабочих с дипломами инженеров делают за неделю все лопатки для стомегаваттной турбины, заменяя на этом производстве две сотни токарей и фрезеровщиков пятых-шестых разрядов. И если бы в Калуге просто производственных площадей было побольше, я бы в Харьков вообще не обращалась бы, как и в Ленинград — но калужанам просто расширяться
— То есть вы, как я понимаю, собираетесь еще турбинный завод где-то строить?
— Я — так точно нет, а вот товарищ Ким Ирсен этим уже занимается. И он, я надеюсь, наши потребности на Дальнем Востоке закроет: энергетика не должна ограничиваться только огромными ГЭС и АЭС, у нас много где нужны станции небольшие. Например, в Якутске, но там тем более нужны наиболее эффективные станции, ведь даже чтобы уголь в Якутск завезти, требуется полтора года.
— Откровенно говоря, вы меня не убедили. То есть про эффективность станции в Якутске… но в стране же у нас не только Якутск имеется!
Вот и поговорили… Я-то в прежней жизни слышала от знакомых белорусов, что «товарищ Пономаренко всегда прислушивается к мнению специалистов» — а я его «не убедила»! А потом еще и Николай Семенович позвонил и мне попенял:
— Светик, ты Пантелеймона Кондратьевича лучше не зли, а то ты, хоть и беспартийная у нас, по партийной линии отхватить можешь очень даже неслабо…
Но оказалось, что «знакомые из прошлой жизни» были правы: Пантелеймон Кондратьевич к специалистам прислушивался. Но если специалисты имели разные точки зрения, он выслушивал все стороны, затем привлекал каких-то «арбитров» и лишь после этого принимал решения. В основном решения правильные — и через неделю после нашего разговора руководители и Харьковского турбинного, и Ленинградского металлического получили «строгачи» за «непонимание важности внедрения новейших технологий на производстве». А у товарища Пономаренко следующей ступенью наказания был уже перевод на низкооплачиваемую работу где-нибудь в леспромхозах Сибири или на приисках Магадана…
В самом конце весны в Корее заработали сразу два завода по производству жидкого топлива из угля. И завод в Анджу, где топливо делалось из бурого угля по процессу Фишера-Тропша, строили немцы из ГДР, а завод в пригороде Токчхона, где бензин гнали из антрацита по процессу Бергиуса, строили немцы из ФРГ. Только не какая-то компания из ФРГ, а «просто немцы»: Ким сманил именно специалистов, которые этим еще в войну занимались — и сманил их «повышенной зарплатой». И проделал это довольно успешно: по крайней мере для флота хватало теперь солярки из Анджу, а автомобилям — плохонького бензина из Токчхона. К тому же западные немцы успели и в других местах технологии немного «продвинуть», поэтому бензин получался все же не самый паршивый.
Причем западных немцев люди Кима завербовали в Южной Африке, где они аналогичный завод модернизировали, и «по документам» они Африку и не покидали все это время, так что о «краже современных технологий» на Западе никто и не догадывался — а с топливом в КНДР стало много лучше. Настолько лучше, что «земляные баржи» на строительстве польдеров ежесуточно по два, а то и по три рейса успевали сделать. Да и вывоз пустой породы с рудников тоже заметно увеличился, так что к осени было готово почти двести гектаров польдеров.
А еще в Анджу завод параллельно с соляркой стал производить приличное количество карбамида, что серьезно поспособствовало повышению урожаев. Все равно своих продуктов людям Кима не хватало — но уже даже простым крестьянам стало ясно, что это — явление временное. Очень временное, настолько временное, что до самого тупого крестьянина дошло: если поработать поусерднее, то жизнь станет заметно лучше: проведенный летом «эксперимент» с посадками картошки (в основном на «личных участках», которые крестьянам было разрешено устраивать «в неудобных местах»), показал, что крестьянин и себе довольно сытую жизнь обеспечить может, и горожан подкормить. Конечно, вкалывать этим крестьянам приходилось
За все лето я и не отдохнула, и так ничего толком и не сделала. То есть «запустила» сокращение одного водохранилища, к осени продавила постановление по поводу перехода к котлам сверхвысокого давления — и, в общем-то, всё. Зато успела снова «познакомиться с детьми»: я же младших почти год не видела! То есть видела, мы буквально каждый день отсылали друг другу видеокассеты, но через несколько дней после возвращения в Москву обратила внимание, что Зоя, когда меня о чем-то спрашивала, ответа почти никогда не дожидалась, а просто уходила по своим делам. И мне не меньше недели после этого потребовалось, чтобы понять: она уже привыкла к тому, что на ее вопросы я отвечаю через пару дней…
Но за лето ситуация все же исправилась, и мы снова с детьми стали именно семьей, в которой все друг друга любят и стараются быть вместе. И мы вместе ходили гулять, в кино несколько раз вместе ходили: в кинотеатрах теперь постоянно устраивали «детские» сеансы с мультиками. А в сентябре Вася по-настоящему пошел в школу, на этом уже Ника настояла. И настояла точно не зря: старший из школы приходил очень довольный, ведь там было столько других детей! С которыми и поиграть можно было на перемене, и просто поговорить… кстати, Ника мне сказала, что в корейской «школе» остальные дети — то есть корейцы — как-то очень быстро перешли на русский язык. И меня это вообще не удивило, я просто вспомнила «аналогичную историю», рассказанную мне одним знакомым «в той жизни». Он несколько лет проработал в Штатах, квартирку там снимал в недорогом комплексе. В довольно большом: там квартир было заметно за полторы сотни, и в них в основном молодые семьи жили. Со всего мира семью: китайцы, корейцы, вьетнамцы, европейцы из всех стран, африканцы со всего континента: рядом была клиника, в которой обучали «для развивающихся стран» младший медперсонал. И детей там было очень много. А потом в комплекс заехала русская семья, родители с сыном лет шести — и месяца через три все мелкие дети во дворе общались между собой по-русски. Где-то через полгода эта семья съехала, но когда сам он уже уезжал, то есть через пару лет, вся малышня во дворе (причем «новая», все, кто с русским мальчишкой общался, тоже уехали) по-прежнему говорили на русском. Вот уж воистину «язык межнационального общения»!
Правда, ближе к концу октября мне его учительница пожаловалась, что она перестает понимать, о чем дети в классе говорят: Васька начал всех одноклассников учить корейскому и с заметным успехом. Но дети, думаю, скоро все это забудут: они часто даже какие-то «тайные языки» придумывают специально чтобы их взрослые не понимали, а тут уже готовый имеется — но обычно это увлечение уже ко второму классу проходит. Так что после недолгого на эту тему разговора мы решили, что пусть детишки развлекаются: русский-то они, чтобы уроки делать, точно не забудут.
Еще в семье произошла «приятная утрата»: Любаша довольно внезапно вышла замуж (за одного из Сережиных инженеров, с которым как раз дома и познакомилась) и убыла жить к мужу. А новых племянниц за лето не прибавилось — но я все же думаю, что они просто не успели подрасти и скоро к нам очередное пополнение прибудет. И, имея это в виду, стала раздумывать, что еще мне предстоит сделать. То есть «текучка» в КПТ и в Совмине мимо меня не просвистывала, но это было именно текучкой — а хотелось чего-нибудь эдакого. А как говорили какие-то древние мудрецы, бойтесь своих желаний, и на очередном «совещании в верхах в узком кругу» после того, как я и Павел Анатольевич выяснили, что на некоторые вещи мы смотрим все же совершенно одинаково, Николай Семенович сказал: