Олимпия
Шрифт:
– Но раньше бунтовщики так нагло не выступали против власти, - прошептала Лима.
– Год на год не приходится, - ответил, пристально поглядев на нее, Полифем.
– Илоты всегда бунтовали. Об этом не говорят в школьном курсе официальной истории. Телевидение, правда, сообщает об отдельных случаях сопротивления, но это, скорее, пропаганда. Олимпийцам надо показать, что они контролируют ситуацию и любое выступление заранее обречено на провал. Сила на стороне господ, Лима.
– Но вы что-то помните?
– Девочка, ты слишком любопытна и ведешь опасные беседы, - вздохнул Полифем.
–
– Десять лет назад, - выдержав паузу, сказал старик, - в Северном секторе вспыхнуло восстание. Илоты перебили полицейских, захватили Управу в Блоке 5 и удерживали его целую неделю, отбивая атаки подразделений, которые олимпийцы посылали на усмирение бунтовщиков.
– Неделю?..
– Представь себе. Они бросили клич всем илотам, ожидая от них поддержки, и иногда казалось, что все получится, если братья по несчастью разом встанут и скажут? в общем... никто не пришел. Олимпия решила пойти на крайние меры - послала в Управу отряд карателей. Они вырезали всех захватчиков, потом взялись за их семьи. Говорят, центральная площадь Блока 5 была покрыта кровью выше, чем по щиколотку. Потом на нее просто свозили илотов со всего города, всех подряд, и вакханалия продолжалась. Каратели опьянели от крови. Они пили ее и кричали, и вопили как безумные.
Лима пожалела, что спросила. Об олимпийцах она привыкла думать, что они не остановятся ни перед чем, но ее поразила эта безмерная жестокость. К чему? Неужели было недостаточно победить и сломить их дух?
Нет, Лима не понимала. Олимпийцы растят своих детей убийцами, целенаправленно делают из них чудовищ, не имеющих человеческого облика. В чем же смысл? Их власть и так доходит до крайних пределов.
– Блок 5 почти опустел. Несколько тысяч илотов было убито. Тела вывозили железнодорожными составами. Такова оказалась цена? одной только попытки.
– Полифем замолчал, затем добавил.
– Об этом не говорили нигде, хотя, конечно, молва сделала свое дело. С той поры крупных выступлений не было.
– И бунтовщики не бросили сопротивление, - сказала Лима.
– Надеюсь, девочка, ты не говоришь ничего подобного за пределами оранжереи.
– Нет.
– Хорошо. Сейчас как никогда, может быть, в истории, опасно быть илотом.
Лима кивнула, вспомнив свою встречу с Агисом. Воспоминание о гоплите потянуло за собой мысли о Клеоне, этом воистину сумасшедшем бродяге, уверенном в собственной неуязвимости.
Послезавтра у него бой.
– И какой смысл?
– Что?
– поднял брови Полифем.
– В этой борьбе? Смысл? Все равно они сильнее, никто не может их победить, никто не изменит железного порядка.
Старик пожал плечами.
– Таков человек, наверное? Даже там, где надежды, казалось бы, нет, он умудряется взращивать ее у себя внутри. Несмотря ни на что. Глупо? Да. Но иллюзия внутренней свободы не дает ему сойти с ума, когда нет свободы настоящей.
– Не сойти с ума? как? вы говорите о Кадии?
– Верно. О ней. И других, чей разум превратился в дымящиеся руины. Пока здесь и здесь ты свободен, тебя не сломать?
– Полифем прикоснулся к своей голове и сердцу.
– И олимпийцы знают об этом.
–
– Так они пытаются лишить нас надежды, той самой, что не дает нам опуститься и стать просто животными.
– Полифем стиснул пальцы за спиной, послышался негромкий хруст.
– Прости за пафос.
– За что?
– Неважно.
– Он сдерживал улыбку.
– Иногда мне жаль, что я старик. Я пережил стольких достойных людей, способных принести куда больше пользы, чем я. И каждый раз, слыша об очередном выступлении, во мне теплится глупая надежда.
– Что все получится?
– спросила Лима.
– Да. Ты всегда схватывала налету, девочка. В лучшее время ты могла бы?
– Что?
– Многого достичь. Как и все те дети, которых убили. Мне не протянуть долго. Я не доживу до момента, когда все изменится.
– Не понимаю.
– Любой тирании приходит конец. Даже через тысячу лет.
– Полифем положил свою большую натруженную руку ей на плечо, посмотрел в глаза.
– Хм, прости за пафос.
Одобряюще потрепав ее по щеке, старик зашагал вглубь купола.
– Но это невозможно, - вырвалось у Лимы.
Полифем все же остановился, почти перешагнув порог двери в конце короткого переходного туннеля.
– Кстати, Геба сообщила, что гоплиты сегодня ночью будут у нас в Городе. Жеребьевка показала.
– Откуда она знает?
– Лима почувствовала, как тело наливается серой свинцовой мутью. Обжигающий страх комом сжался в животе.
– Она ведь общается с олимпийцами. Умеющий уши да услышит, - ответил старик с каменным лицом.
– Если у тебя есть, куда бежать, беги. Никто не знает, кому не пережить эту ночь.
После ухода вертолета день потек в своем обычном ритме. Отпала необходимость надрываться, и появилось время приступить непосредственно к урокам. Лима и Полифем уединились в экспериментальном блоке северного купола, где старик занимался выведением новых сортов и проводил проверку саженцев, доставляемых их других оранжерей.
Лиме здесь нравилось. Это было волшебное царство оборудования и зелени, здесь пахло жизнью и, главное, не находилось места для всепоглощающей серости.
Пока шли теоретические занятия, Лима ненадолго смогла отвлечься от страшных мыслей. Полифем, обладавший удивительной способностью игнорировать окружающий мир в интересах важной работы, внушил и ей нужный настрой. Его лекции были увлекательны, логичны и понятны. За несколько часов девушка узнала куда больше, чем за последний два года работы здесь. В конце старик выдал ей два профессиональных пособия по растениеводству и назначил параграфы, обязательные к изучению.
После этого рабочий день закончился. Полифем отпустил Лиму раньше на пятнадцать минут, велев немедленно спешить на автобус.
Она последовала совету, хотя на полпути к остановке поймала себя на мысли, что это полный абсурд. Человек, предчувствуя опасность, всегда стремится спрятаться дома. Дом ему кажется безопасным местом, но ведь на самом деле это неверно - для илотов, во всяком случае.
Именно в твой дом явятся убийцы, именно там они будут искать себе добычу, так стоит ли усердствовать с возвращением?..