Ома Дзидай
Шрифт:
Но теперь…
Соперник не ожидал, что я воспользуюсь такой хитростью. Его понесло на меня. Только-только он попал в пределы досягаемости, сжатые пальцы на высокой скорости столкнулись с его черепной коробки.
Под ними кости вминались внутрь. Смертельный удар. Но Урагами Рю преодолел понятие человеческого существа. Ущерб голове мало сказался на дальнейшей согласованности его конечностей.
Во всяком случае, мой ответ остановил его. Появилась возможность отдышаться. Его отбросило на пять шагов
Сломанная челюсть восстановилась. Пока Рю оправлялся, в порядок пришла и нога. Я начал вставать. Если б не кровь они, воспитанник уже бы разделался со мной.
Он бросился на меня. Скорость возросла. Я выискивал удобный миг для нападения.
Первая рука должна была отвлечь его, а вторая – вдавить кадык внутрь шеи, перекрывая дыхательные пути на время. Этим я бы поставил точку в поединке.
Но что-то пошло не так. Рю снова обставил меня.
Он увернулся от первого удара. Но второй принял не шеей, а целенаправленно подставил… нет, бросился лбом на кулак!
От основания пальцев, как при землетрясении, трещины пошли по всей кисти. Даже я не сумел пробить чёрный алмаз.
Брызги моей крови запрыгали в воздухе. Впервые в жизни я почувствовал боль и понял, как страдали мной убитые. Достаточно было прикоснуться к Наследию Первородных. Я вскричал, но ещё был настроен драться. Хоть ногами!
Поединок продолжался, раз уж я не попросил остановиться.
Обезвредив первую руку, Рю приступил ко второй. Он взял её под мышку, плотно обхватил локоть ладонью и стал давить ей вверх на него. Сопротивляться я был не в состоянии.
Треск. Теперь обе руки болтались мёртвой ношей. И снова боль, но мягче.
Противник отпрянул, взявшись за повисшую ладонь и потащив за собой. Я безвольно опустился на колени.
Рю метнул в меня чередой прямых кулачных ударов. Нет приёма лучше, чтобы последовательно впечатать лицо соперника в затылок. Это и произошло.
Раз – нос в кашу. Два – правый глаз лопнул. Три – лоб вмялся внутрь. Четыре – больше. Пять – еще. Шесть – шея перестала держать голову.
Перед уцелевшим глазом всё почернело от крови. Восстановление не поспевало начаться, поскольку урон всё увеличивался.
Седьмого удара не последовало. Стало ясно, что пора остановиться. Или же я не почувствовал его из-за головокружения. Тело плюхнулось наземь.
Повержен! Впервые в жизни! Я, Нисимото Садара!..
Прошло какое-то время прежде, чем я начал осознанно двигаться, разобравшись в окружающей среде. Я ощупывал землю и мало-помалу исцелялся, а Рю задавал вопросы, на которые требовался исчерпывающий ответ.
– Ты добился своего?
– Да, – сдавленно шептал я.
– Ты присоединишься ко мне?
– Да.
– Ты уверовал в Первородных?
Я взглянул на него исподлобья
Этот бой он перенёс легче меня. Старые Боги даже лечили его! Немыслимо…
– Да, – проронил я и распластался в траве, отдыхая.
– Я в тебе не сомневался, – заявил он, живее всех живых…
[1] Итибубан – отчеканенная из золота и серебра монета, включенная в реестр денежной системы Токугава.
[2] Фундоси – традиционное японское нижнее белье, либо набедренная повязка демонов они из звериных шкур, зачастую – тигриной.
Часть шестая. Лики Правосудия (6-1)
Глава двадцать первая. Белый Человек
99-ый день весны, 1868-ой год правления тэнно Иошинори
Я, Сон Кю Ран
Судно вернулось на Мэйнан. Окрыленный встречей, даймё заперся у себя и принялся готовить письмо к сёгуну. Я не разделял его вдохновения.
Господин отправил меня за ненадобностью проведать самозванца. Очень кстати: к узнику у меня возникла просьба.
Часовой поклялся, что нас никто не побеспокоит. Украдкой я удостоверился, что всё взял. Листы для записей. Чернила. Кисть. Ценные, мало понятные бумаги с Йонгханя. На месте.
Я спустился во мрак подземелья. Ноги двигались по мышечной памяти.
Тише мыши я проследовал по узкому проходу вдоль мокрых стен тюрьмы. Одна за другой клетки оставались за моей спиной. Они давно пустовали – все, кроме дальней.
Единственными постояльцами в них были крысы, пока те не попадались под кошачью лапу.
Как рассказывал Хидео-сама, когда-то темницу переполняли враги Урагами: другие семьи, шиноби, провинившиеся землепашцы, предатели и чужие самураи.
Подземелье переварило их всех. От сидельцев не осталось и косточки с пальца – что не брали грызуны, доставалось годам и сырости.
Это происходило задолго до Сэнгоку Дзидай, ведь возраст Мэйнана и без того полон тёмных веков и тысячелетий. Заключенные редко возвращались обратно.
Белый человек – пожалуй, единственный, с кем обошлись ласково.
Я подошел к его клетке. Заключенный разлёгся на циновке и не шевелился. Он не спал и закопошился, как только моё появление ознаменовал свет.
Масла внутри фонаря оставалось немного. Сперва потребовалось налить до краев, чтоб хватило наверняка.
Пламя вспыхнуло. Язычок его выпрямился, подрагивая. Тусклое, грязно-жёлтое свечение перекрасило стены и часть пола.
Источник света был крошечным. Однако его доставало, чтобы опалить нам зрение. Липовый монах давно сидел во тьме, поэтому боль его превосходила мою в разы.