Омут
Шрифт:
По дороге в Отдел Тайн Гарри чувствовал себя так паршиво, словно его облили помоями. Подписывать карточку с Дамблдором? Мерлин, о чем они думают? Дамблдор попал на эти дурацкие карточки еще при жизни. Гарри отлично помнил свою первую карточку — волшебника, который ненадолго задержался на ней, а потом исчез. И теперь нужно подписать такую же для внучки Праудфута?
— Ну, по крайней мере, он не заставляет тебя облизывать башмаки и не бьет невидимым кнутом, — сказал Гарри, ныряя в хранилище воспоминаний.
Он снова проверил, что никто, кроме него, не бродит по коридорам, и вернулся к нужной
Поставив флакон на полку, он снова закурил и снова наткнулся на «временно изъятое» воспоминание, которое носил в кармане. Что если в нем было больше важных деталей, которые Гарри не успел понять, потому что был слишком поражен жестокостью происходящего?
Выбросив окурок, он подошел к Омуту, вылил заветное воспоминание и нырнул в него.
Знакомая комната ничуть не изменилась. С чего бы? Воспоминание навеки застыло внутри флакона.
— Я высоко ценю твои таланты, Люциус, но ты позволяешь себе слишком много. К сожалению, мне придется преподать тебе урок. Надеюсь, ты усвоишь его с первого раза, — сказал Риддл.
Гарри встал рядом с ним, глядя на задравшего голову Малфоя. Теперь, зная, чем закончится пытка, он пытался запомнить мелочи, которые мог упустить при первом просмотре воспоминания.
Люциус уже сжимал палочку в руке, то есть догадывался, что ситуация может дойти до дуэли. На что он рассчитывал? Победить Риддла один на один? Гарри усмехнулся. Даже Дамблдору не под силу было сделать это на протяжении обеих войн. Единственным, кто смог противостоять Риддлу, оказался маленький мальчик, которого защитила древняя магия, возникшая после жертвы матери.
Однако Малфой не казался безумным. Он смотрел с вызовом, гордо, но без отчаяния. Возможно, в его мире, из которого он пришел в эту комнату, вопросы привыкли решать цивилизованными методами. Да, похоже на то. Он ожидал, что даже если дело дойдет до дуэли, Риддл использует самые обычные заклинания, которые проходили в Хогвартсе. Наверняка, слизеринцы развлекались дуэлями, и так же наверняка никто не мог позволить себе выбить дурь из юного Малфоя, опасаясь проблем с его семейкой. Люциус привык, что дуэль — это понарошку.
Среди авроров тоже случались шуточные потасовки. В первый год старшие коллеги развлекались, выхватывая у него палочку во время операций. Никогда, впрочем, этого не случалось, если угрожала серьезная опасность. Так, пустяки. Дать фору пьяному дебоширу, чтобы посмотреть, как выкрутится Мальчик-который-выжил. Они даже придумали этому развлечению название: «Выживет ли мальчик?». Потом после операции кто-нибудь проставлялся ему в пабе и все смеялись, а уже через год Гарри точно так же издевался над новичками. Никто в Аврорате не стал бы использовать ничего серьезнее Экспеллиармус против коллеги. В Хогвартсе было так же. Малфой привык к безопасности и ждал, что при худшем раскладе его унизят, выхватив палочку. О, ему предстояло понять, как жестоко он ошибается.
Гарри пожалел, что не может промотать воспоминание, как фильм, чтобы
— Да пошел ты, ублюдок, — теперь эти слова звучали для Гарри по-новому.
Малфой говорил их вовсе не из-за того, что готов был терпеть любые пытки, он решил, что уже прошел тест, сдал выпускной экзамен перед самозванным Темным Лордом. Круциатус было для него наивысшим испытанием, которое он преодолел, не сломался.
— Каким наивным ты был, — сказал ему Гарри и продолжил наблюдать за пыткой.
С выдержкой у Люциуса были большие проблемы. Интересно, сколько могла выдержать Беллатриса под пытками? Когда-то у Гарри была возможность выяснить, но он не смог. С тех пор ему ни разу не доводилось использовать Круциатус. В пабе коллеги порой травили байки про то, как расшвыривались Непростительными направо и налево, но он не верил им. После войны в Аврорате не осталось тех, кто был способен на такое. Со смертью Муди, после того, как Бруствер стал Министром, все изменилось навсегда.
— Ты вообразил себе, что мы равны, Люциус, — во второй раз за день сказал Риддл, обращаясь к Малфою. Гарри поймал себя на мысли, что думал о том же несколько секунд назад. О том, что Люциус рассчитывает противостоять Тому на равных.
Таких, как Волдеморт, в книжках по истории можно было сосчитать по пальцам. Поднявшихся из грязи волшебников, которые подмяли под себя мерзавцев разных мастей и указали им цель.
Несколько следующих минут Гарри следил за движениями Риддла, шагая след в след, пытаясь понять, что происходило в извращенном мозгу волшебника, способного на такую жестокость.
Когда из носа Малфоя потекла кровь, Риддл довольно усмехнулся, но тут же спрятал усмешку, придав лицу почти безразличное выражение. Даже когда Малфой валялся у его ног, хрипя и вымаливая прощение, он оставался спокойным. От этого спокойствия и уверенности Гарри почувствовал пробежавшие по спине мурашки. Словно он присутствовал не в комнате пыток, а в кабинете колдомедика, который занимался лечением сложного случая. Иногда приходится причинить боль, чтобы вправить сустав или вырастить новые кости. Гарри как никто знал об этом, потому что бросил квиддич всего пять лет назад, когда стало ясно, что даже любительские матчи плохо соотносятся с ненормированным графиком работы в Аврорате. Он знал, что боль не равна злу, боль может быть полезной, и здесь, в комнате, он был уверен в том, что Том проводит сложную операцию, результатом которой должно стать избавление от ненужных ему качеств в личности другого человека.
Срезать гордость — совсем немного, только чтобы поставить на место. Вот почему здесь нет свидетелей. Люциус будет благодарен, что Риддл никому не рассказал о его позоре.
Раздвинуть границы допустимого — показать, что пытки, Непростительные Проклятья, переломы и другие увечья могут быть обычной частью диалога. Чтобы Люциус знал, что Риддл считает это допустимым в общении с подчиненными.
Дать цель убежденному нигилисту, для которого главным были напускной блеск семейного гнездышка и дорогие развлечения. Показать, что есть более вкусный приз, показать, что власть может быть безграничной.