Омут
Шрифт:
– Я подумала не об этом.
Горло саднит от долгого молчания. В парке почти стемнело и зажглись фонари, в свете которых русые волосы Авдеева кажутся чуть светлее обычного. И она почему-то вспоминает про его пиджак, который до сих пор висит в её шкафу.
– А о чём?
– О твоём пиджаке. Он до сих пор у меня. Я забыла его вернуть.
Краем глаза Отрадная видит как Кир опускается рядом и, подавшись корпусом вперёд, упирается локтями в колени, устремляя взор перед собой. Он молчит и это молчание для неё сродни передышке, потому что сегодня с л и ш к о м много мыслей. С л и ш к о м много воспоминаний на неё
И если он спросит… Если решит, что ему не плевать и захочет узнать о её состоянии, то она ответит. Молчать в эту минуту слишком тяжело и наверняка, она потом пожалеет и захочет отмотать время назад, но сейчас...
сейчас не молчи, золотой мальчик.
пожалуйста,
не м о л ч и.
28. Кир
С того вечера в кафе проходит уже почти три дня, но на свои места ничего не возвращается. Будто нажали на кнопку «стоп», а воспроизвести заново забыли. Как если бы с того дня не прошло и минуты, потому что на улице всё та же сырость и тучи, а в телефоне сухой, непривычный голос Михи, который до сих пор не пришёл в себя, и сам по себе возникающий её образ в голове, каждый раз новый, но знакомый до каждой чёрточки.
После теплого салона такси бегут мурашки по коже от забравшегося под одежду ветра и хочется застегнуть молнию на куртке под самое горло. Кир не обращает на это внимания, потому что, если пройти напрямую через парк, то дорога до Мишкиного дома займёт не более десяти минут, а значит, замёрзнуть он не успеет. У него даже появится лишнее время, чтобы собраться с мыслями и подобрать слова, которые, как он надеется, должны помочь. Потому что видеть Романова с тёмными кругами под глазами и осунувшимся от недосыпа лицом Авдееву уже надоело, а осознание своего бессилия, что поселилось в мыслях надоедливой тенью ещё тем вечером, осточертело ещё больше.Кир пытается сбежать от этого, занимая себя тем, что на ходу набирает брату смс, в десятый раз проверяет мессенджеры и социальные сети, надеясь, что отыщет в них сообщение от Дениса, и не удивляется, когда ничего не находит. Это не разочаровывает, лишь только усиливает его желание со всем разобраться.
– Слушаю, - отвечает Кир, когда смартфон в руках оживает.
– Зачем ты едешь в Лондон?
– вместо приветствия резким тоном спрашивает Алексей.
– И тебе привет, пап.
Они не виделись больше ни разу с того дня как он приезжал в родительский дом. Кир, благодаря местным СМИ, знал, что тот уехал по рабочим вопросам в область и должен был вернуться только завтра.
– Здравствуй, сын.
Авдеев усмехается. Раньше, до того, как образ счастливой семьи не треснул по швам, такое обращение отзывалось внутри детским трепетом и гордостью. Сейчас же он чувствует лишь усталость и желание поскорей закончить разговор.
– Я еду к Денису.
– Я тебе не разрешаю.
– Что-то я не помню, чтобы спрашивал у тебя разрешение.
Отец недовольно чертыхается и говорит кому-то, кто сейчас находится рядом с ним, что вернётся через пять минут.
– Можешь не уходить, я всё равно хочу отключиться.
– Нет, Кир, подожди. Нам нужно поговорить.
Парень вздыхает. Он не планировал предупреждать о своей поездке в Лондон никого,
– Почему ты меня не предупредил, что уезжаешь?
– А зачем, позволь спросить?
– Я твой отец!
– рявкает мужчина.
– Я должен знать о том, что происходит в твоей жизни!
– Пап, тебе твои люди в чёрном доложили о моей поездке ещё раньше, чем я решил лететь. Поэтому не прибедняйся, ты прекрасно знаешь о каждом моём передвижении.
– А что мне ещё остаётся делать, если ты сам ни о чём мне не рассказываешь?!
Кир останавливается и шарит свободной рукой по карманам в поисках сигарет. Разговаривать с отцом на сухую выше его сил.
– Может, просто спросить, как это делают все нормальные люди?
Он замедляет шаг, ожидая ответ. До дома друга осталась половина пути, но торопиться не хочется. Из-за опустившихся сумерек и холодного ветра парк к этому часу почти опустел. В создавшейся тишине были слышны его шаги, слегка приглушённые упавшими на асфальт листьями, а в лужах отражался мягкий свет уличных фонарей.
– Спросить?
– едко усмехается отец.
– Хорошо, спрашиваю. Скажи мне, пожалуйста, зачем ты сломал Пахомову Владу нос на глазах у толпы людей?
– Тебя больше волнует, что я его ударил или что сделал это у всех на виду и запятнал твою фамилию?
– Ты хоть представляешь, какой бы шум поднялся, если бы фото расквашенной морды того нарика оказались в прессе?!
Авдеев отводит телефон в сторону и глубоко затягивается, чтобы не чувствовать как в очередной раз разочарование колет ржавым ножом сердце.
В какой момент ты превратился в чинушу, волнующегося только о собственном имидже, папа?
– Мне плевать на прессу, шум и…
– Конечно, тебе плевать! Ведь это благодаря мне те снимки оказались не в руках журналюг, а у моих помощников, - перебивает Алексей.
– Если в следующий раз тебе приспичит помахать кулаками, то, пожалуйста, выбери менее многолюдное место, чтобы не ставить нашу семью в невыгодное положение.
– Семью?
– с губ парня срывается смешок.
– То, что от нас осталось, ты считаешь семьёй?
– Не начинай, Кир, - цедит сквозь зубы мужчина.
– Тогда научись называть вещи своими именами и всем будет легче. Всё, я отключаюсь. Спасибо, что позвонил. Как всегда, разговаривать с тобой - одно удовольствие.
– Нет, подожди, мы ещё не всё выяснили!
– Если тебе ещё что-то непонятно, спроси у своих ищеек и они тебе всё обо мне расскажут.
Авдеев сбрасывает вызов и, зажмурившись, опускает голову, борясь с желанием расхреначить телефон об асфальт. Внутри кипит злость, гнев и жгучая, как перец, обида. Та, что никогда не отпустит, не уйдёт и не позволит простить даже самого родного и близкого. Даже отца, которого, несмотря на его предательство, любил всё также сильно. Даже бывшего лучшего друга, за которым, как казалось раньше, мог хоть в самое пекло. Эта обида вычёркивает людей из его жизни быстро и безвозвратно. Эта обида не прощает ошибок и лжи. Она просто выжигает имена тех, кто оступился изнутри и вешает ярлык "не доверять ни при каких обстоятельствах". Непреклонная тварюга. Не будь её, ему сейчас не было бы так больно, горько и…