Она - моё табу
Шрифт:
Возвращаюсь в казарму, в родной кубрик, бывший домом в течении года. Провожу ладонью по подушке, пахнущей Фурией. Забираю огромный неподъёмный рюкзак. Замечаю своё отражение. Парадная форма сидит идеально. Красиво, празднично. Даже разбитые и опухшие руки теряются на фоне этого. Глаза только опустевшие и улыбка искусственная, а так красавец жених, как сказала бы мама. И я был женихом. Потрясающие несколько недель. А теперь я свободен. Полностью.
В последний момент вытаскиваю из кармана маленький хрустальный флакончик духов и кладу его под подушку. Кристина тоже здесь останется.
— Ты чего долго так? — вылетает из-за угла Макеев. — Там на дорогах пиздец. Опоздаешь на поезд.
Приподнимаю уголок губ. Пахан отводит взгляд. Кажется, эта дружба тоже остаётся здесь.
В Прадике Пахиного отца едем молча. Атмосфера гнетущая, какая-то тяжёлая аура. Будто все они виноваты в том, что Фурия расхуярила меня.
Мой поезд уже стоит. Показываю паспорт и ВПД. Закидываю на верхнюю полку рюкзак и выхожу на улицу. На перроне с жадностью затягиваюсь дымом. В последние дни опять очень много курю. И сигареты крепче покупаю. Макей тоже загребает никотин. С его родителями я попрощался ещё в машине. А сейчас я всё бегаю взглядом по прохожим. Надежда — поганое чувство. Ведь и она разобьётся. Таращусь на здание вокзала, из которого выход на перрон. Да, я жду её. Надеюсь… Идиот. Она не придёт. Не сядет со мной в поезд.
— Скорый поезд ноль ноль девять Н, Владивосток-Москва отправляется с третьего пути. Просьба пассажиров занять свои места. — разносится над головами из громкоговорителей.
— Пора. — тяну лапу другу. Крепко обнимаемся. — Береги себя.
— И ты себя. — жмёт Паха к себе. Размыкаем объятия, но он удерживает мою руку. Впервые за несколько недель смотрит прямым взглядом и бомбит: — Крис не такая. Она тебя реально любит. Не сдавайся так просто.
И, отвернувшись, молча уходит.
Болит же, сука, по ней. Блядская надежда. Проводники уже закрывают двери в тамбуры. Провожающие покидают перрон. Некоторые машут в окна. А я всё стою и жду.
— Давай, Кристина. Только приди. Я всё прощу тебе. Не забирай мою надежду. Я вернусь к тебе. Я полечу за тобой на край света. Только приди. Дай знать, что не всё кончено. — шепчу негромко, но чётко. — Пожалуйста, Фурия. Я люблю тебя. Люблю так сильно, как быть не должно. Не рушь всё. Умоляю.
Закрываю глаза. По щеке скатывается слеза. Зло стираю её бинтом и запрыгиваю на подножку начинающего трогаться поезда. Люди уменьшаются. Состав наращивает скорость. Зажмуриваюсь. Адски больно, когда тебя лишают надежды. Нельзя нарушать табу. Цена слишком высока. Запредельная.
Пространство прорезает полный боли и отчаяния женский крик. Он такой громкий, что я открываю залитые слезами глаза и всматриваюсь в разноцветные человеческие пятна, оставшиеся на перроне. И мне кажется, что я вижу Кристину. Мне так сильно хочется в это верить, но я запрещаю себе это делать. Теперь у меня новое табу.
— Прощай, Кристина Царёва. Надеюсь, ты сделала выбор, который принесёт тебе счастье.
Отворачиваюсь и толкаю дверь в купе.
Домой.
Глава 55
Когда рушатся мечты
Я пришла, Андрюша. Не могла не прийти. Не увидеть тебя ещё хотя бы разочек, пусть даже
Широкая серая толстовка, тугой пучок на затылке, капюшон на лице. Прямые серые спортивные штаны. А ведь мне хотелось надеть для него то самое нежное салатовое платье, которое готовила для нашей встречи. Распустить волосы так, как ему нравится. Броситься ему на шею и шагнуть с ним в поезд.
Но этому не суждено сбыться. Никогда.
Вжавшись в стену здания вокзала, прячусь в тени широкого резного карниза. Руки дрожат. Непослушные пальцы касаются подрагивающих губ, что так истосковались по его поцелуям.
— Скорый поезд ноль ноль девять Н, Владивосток-Москва отправляется с третьего пути. Просьба пассажиров занять свои места.
Сейчас он уедет навсегда. А я ничего не могу сделать, чтобы изменить это. Зажимаю рот ладонью, глядя на него, такого красивого, статного, сильного, надёжного, любимого. Сдерживаемые крики рвут грудную клетку, но я не позволяю себе кричать. Только слёзы никак не могу остановить. Остервенело стираю их снова и снова, стараясь запомнить каждую чёрточку, улыбку, движение.
Андрей обнимается с Пашей на прощание. Вижу, как хмурится лоб, когда друг что-то говорит. Макеев уходит. Сейчас и Андрюша сядет в поезд.
Но он не садится. Стоит и с надеждой обводит взглядом людей, здание, перрон. Он ищет меня. Он меня ждёт, несмотря ни на что. Даже думая, что я в Америке, всё равно надеется, что я передумаю.
Боже, я не могу так! Не могу отпустить его!
Срываюсь вперёд. Крепкие, сильные руки дёргают меня обратно и зажимают рот. Слёзы заливают их. Грудь трясётся от невыраженных всхлипов. Поезд трогается. Андрей стоит. Он ждёт.
Боже… Боже… Я люблю тебя! Прости меня! Прости! Останься!
Нет-нет-нет! Садись в поезд! Уезжай! Ненавидь меня! Никогда не прощай!
Я делаю это ради тебя. Я хочу защитить тебя, любимый мой.
Уезжай.
Останься.
Вали уже! Забудь обо мне!
Обними! Обними! Прижми к себе. Поцелуй. Скажи, что всё будет хорошо. Я тебе поверю! Поверю!
Меня душит отчаяние и паника. Слёз становится слишком много. Они размазывают всё. А я хочу его видеть. Хочу помнить.
Кручу головой и вырываюсь. Бешено тру глаза, только чтобы рассмотреть, как он запрыгивает на подножку. Поезд, стуча колёсами, увозит мою любовь и моё счастье. Так правильно. Так должно быть. Дома, без меня, он и его семья будут в безопасности. Савельский не доберётся до них. Он не тронет их, не исполнит свои угрозы, если мы расстанемся. Ему не за чем будет это делать.
— Андрей… Андрюша… Не-е-е-е-ет!!! — вырывается-таки полный боли вопль.
Состав уменьшается. Вырываюсь и бегу за ним. Спотыкаюсь, почти ничего не видя. Врезаюсь в кого-то, но продолжаю бежать, словно могу догнать. Но я не могу! Он только отдаляется.
На краю платформы меня тормозит папа. Сжимая за талию, отрывает от земли, а я кричу. Просто бездумно вою во всё горло, стараясь спасти свою рушащуюся жизнь, свои разбитые мечты, свою растоптанную любовь. Мечтая вместе с этим криком изгнать из себя жизнь. Я бьюсь и извиваюсь в его руках, готовая бежать за любимым до самого Петрозаводска.