Опаленная юность
Шрифт:
Вернувшись в свою землянку, Кожевников осторожно вскрыл сверток и разложил на столе содержимое: кусочек туалетного мыла, вышитый кисет с табаком, авторучку, теплые носки, флакончик одеколона, две плитки шоколада.
— Шоколад... Это уж ни к чему... — протянул он и с каким-то виноватым видом стал мять в руках опустевший полотняный мешочек. — Давайте, братцы, разделим на всех, — от души предложил он.
— Э-э, нет! — откликнулся Николай Сизов. — Приказ комиссара. Лично вам подарок. Мы ведь тоже не обижены. Подарки получил
— Как не все?..
— Позвольте...
Но Кожевников сам обследовал мешочек.
— И верно! Письмо...
— А как же! Разве можно без письма? — Сизов заглянул через плечо своего товарища и земляка. — «Самому храброму защитнику Севастополя». Вот оно что! А ведь и вправду по адресу попало.
— По адресу, — согласились разведчики.
Кожевников вскрыл конверт и прочитал:
Дорогой боец, защитник города Севастополя! Поздравляю вас и ваших товарищей с 24-й годовщиной Красной Армии, желаю здоровья, счастья и новых боевых удач. Посылаю скромный подарок. И если выберется у вас свободная минута, напишите мне, пожалуйста, о своих фронтовых геройских делах.
Прочитал Кожевников эти строчки и задумался. Лицо его стало грустным.
— Товарищ старший сержант! — окликнул земляка Сизов. Он знал, о чем печалится командир: они были из одних краев, а в тех краях хозяйничали оккупанты. — Вот теперь и у вас есть кому писать, от кого ждать ответа. Молодец дивчина — вечное перо прислала, конверты, бумагу... [43]
В землянке разведчиков было тихо. Бойцы сидели у стола, наслаждаясь душистыми подарочными папиросами. Не сговариваясь, они освободили местечко, чтоб командир мог тут же приняться за ответ. Кожевников присел к столу, склонился над бумагой.
— А что про город написать? — заканчивая письмо, спросил старший сержант.
— Так и напишите, — отозвался за всех Сизов, — будем защищать город до последнего...
Любознательнейший Сизов и тут попытался заглянуть в письмо через плечо Кожевникова, но тот деликатно отстранил земляка. Так никто и не узнал, что написал Василий Кожевников девушке, приславшей подарок «самому храброму защитнику Севастополя». Известно стало лишь то, что письмо не было сдано почтальону. Его опустили на другой день прямо в ящик полевой почты, когда Сизов с Кожевниковым ходили в Инкерманские штольни — в госпиталь к Володе Заре.
* * *
Огромное помещение штолен было разделено простынями на «палаты».
Военврач 3 ранга Мария Андреевна Антонова, увидев Кожевникова и Сизова без халатов, нахмурилась, но ругать ребят не стала: наверное, не хотела беспокоить Зарю, который только уснул после тяжелой ночи, проведенной в бреду. Антонова поднялась навстречу разведчикам. Те остановились выжидающе,
— Видно, вы те самые ребята, что спасли снайпера? — спросила Мария Андреевна.
— Они, они, — закивал Сизов. — Вот он — командир, а я, стало быть, подчиненный. Мы и наткнулись на Володю. На Зарю, стало быть.
— Свидание, возможно, разрешу, но только к вечеру. И то при одном условии: если раненому будет лучше.
— Плохо ему? — спросил Кожевников.
— Заря потерял много крови. Но к Первомаю, думаю, будет здоров да еще, пожалуй, успеет увеличить свой снайперский счет.
— Вот, доктор, спасибо, — подлащиваясь, проговорил Сизов и нарочито громко вздохнул. [44]
— К чему эти вздохи! — строго сказала Антонова, правильно расценив маневр Сизова, бившего на жалость. — Я уже и так сделала для вас исключение. А то и вечером не пущу.
— Так мы... — начал Сизов.
— По глазам вашего командира вижу, что увольнительная у обоих до вечера, — улыбнулась Антонова. — Вот и идите в ленинскую комнату, посмотрите газеты, журналы. Наступит время — позову.
Проводив разведчиков до хода, который вел в ленкомнату, военврач ушла. Дождавшись, когда она скроется, Сизов сказал:
— Вы вот молчите, товарищ старший сержант, а так красноречиво, что женщины сами обо всем догадываются...
— Эх, Сизов, Сизов... У меня от трескотни немецких пулеметов голова не болит, а побыл с вами — на части разламывается.
— Так я думаю, это на пользу делу.
— Головная боль, что ли?
— Да нет! Мои разговоры. А голова... Ее лучше всего лечить хорошей папиросой на свежем воздухе. И все же польза от моих разговоров тоже имеется! Не скажи я дежурной сестре, какой вы, товарищ старший сержант, герой — не пустили бы нас в госпиталь.
— Ох, Николай... Что-то ты «завыкался», земляк.
— Так я не в обиду.
Остановились у выхода из штолен, закурили.
Детский смех, раздавшийся рядом, был так неожидан, что разведчики вздрогнули. Из-за поворота выскочила стайка мальчишек и девчонок в пионерских галстуках. Принялись играть в самые обыкновенные салочки. Когда курносый мальчуган спрятался от преследователей за спину Сизова, разведчик не выдержал:
— Небось в госпитале за ранеными ухаживаете, а шумите, как маленькие... Разве так можно?
— Да мы учимся тут, дядя! И школа наша тоже в штольнях. Сейчас перемена. А вы кто?
— Мы с передовой, — важно сказал Сизов.
— И не знаете, что мы здесь учимся? Мы еще сколько подарков вам послали! Может, не получили? [45]
Игра прекратилась, ребята окружили бойцов.
— Фронт большой. Не в одну чапаевскую дивизию подарки отправляли, — резонно заметил Сизов.
— Мы как раз в чапаевскую!
— Именно в чапаевскую!
— Дивизия, ребята, большая...
— А наши подарки кто получил?