Опасная игра

Миллз Анита

— Да, наверно, это неплохая мысль, — согласилась она, — если только он ищет не тебя.

Мэтт отрицательно покачал головой:

— Он явно чего-то ждет — не знаю, может быть, ордера на арест.

Подойдя к своей комнате, он достал из кармана ключ и отпер дверь, а затем, пропустив Верену вперед, предложил принести ее вещи.

— Подожди…

Она решилась снова заглянуть в эти темные глаза и тихонько проговорила:

— Спасибо за чудесное платье, Мэтт. У меня никогда не было ничего подобного. И я сомневаюсь,

что когда-нибудь будет.

— Мне просто показалось, что оно будет хорошо на тебе смотреться. И это действительно так — оно выглядит на тебе потрясающе. И мне бы очень хотелось, чтобы, надевая его, ты хоть иногда вспоминала обо мне.

— У школьных учительниц, как правило, мало поводов появляться в таких роскошных нарядах, — грустно проговорила она, а затем, не зная, как лучше выразить свои чувства, порывисто воскликнула:

— Ах, Мэтт, это было словно чудесное приключение — просто повстречать тебя и быть эти дни с тобой!

Ему было видно, как в полумраке блестят ее влажные глаза.

— Боже мой, ты ведь не плачешь, Рена?

— Конечно, нет, — прошептала она, отворачивая от него лицо. Глаза ее наполнились жгучими слезами, готовыми в любую секунду перелиться через край. И в этот момент она почувствовала на плечах его теплые руки; он повернул ее к себе, и она, не в силах больше сдерживать себя, горестно простонала:

— Ах, Мэтт!

Он заключил ее в объятия и крепко прижал к себе. Его жаркое дыхание ласкало ей щеки, и она, не в силах бороться с собой, обвила руками его шею, беззастенчиво напрашиваясь на поцелуи. И он не обманул ее ожиданий.

Он целовал ее самозабвенно, пылко, полностью завладев ее губами. Она отвечала ему с такой же страстью, и это заставило его забыть обо всем, кроме ощущения ее близости. Оторвавшись от ее губ, он стал нетерпеливо покусывать мочки ее ушей, чувствуя, как по ее спине прошла дрожь ответного желания. Собрав остатки благоразумия, он сказал себе, что должен остановиться, что не простит себе, если она его возненавидит после этого.

— Я должен идти, Рена, — тебе это совсем ни к чему.

— Останься со мной, Мэтт, прошу тебя. Держи меня всю ночь в своих объятиях.

— Послушай, Рена…

— Я не хочу умереть старой девой, так и не узнав, что такое любовь. Я хочу, чтобы сегодня, только одну эту ночь, ты любил меня.

Ее глаза, словно огромные черные озера, затягивали в свою пучину, грозя поглотить его, и в голове у него в который раз промелькнул образ зыбучих песков. Ударом ноги он захлопнул за собой дверь и снова стал ее целовать — а завтрашний день пусть катится к черту! Чего бы это ему потом ни стоило, он отдаст этой единственной ночи с Вереной всего себя без остатка.

Его руки не уставая гладили ее плечи, спину, бедра; он крепко прижимал ее к себе, и его губы скользили по ее подбородку, шее, а затем ниже — по гладкой, шелковистой коже плеч, оставляя всюду жаркие, лихорадочные

поцелуи. Мантилья беззвучно соскользнула на пол.

— Скажи, что я должна делать, — прошептала она. — Я хочу знать, как мне любить тебя.

Вместо ответа он повернул ее спиной к себе, а затем, прежде чем она успела что-то сказать, уткнулся в ее волосы, вдыхая сладкий аромат роз, и тихо проговорил:

— Прошу тебя об одном — только ни о чем не жалей.

— Не буду, но все же…

— Тсс.

Его губы нашли чувствительное место на ее шее, и по всему ее телу пробежала дрожь. Он привлек ее к себе и начал расстегивать крючки на лифе платья, затем расслабил шнурки на корсете и высвободил грудь. Когда его пальцы коснулись ее сосков, она задохнулась.

— Я хочу прикасаться к тебе, ко всему твоему телу, Рена, — прошептал он, прижимаясь губами к ее обнаженному плечу. — Я хочу ласкать тебя всю, с головы до ног.

Закрыв глаза, она откинулась назад, полностью отдаваясь сладостному ощущению от прикосновения его рук. Ее груди трепетали под его ладонями, а соски между его пальцами налились и стали тугими. Никогда раньше, за всю жизнь, ей не приходило в голову, что возможно такое. Казалось, все ее существо сосредоточилось в тех местах, которых касались его руки.

Возясь с ее корсетом, он готов был проклясть все эти пластинки из китового уса, в которые заключали себя женщины. Наконец, поддавшись его усилиям, корсет упал к мантилье у его ног. Она осталась обнаженной по пояс, и он чувствовал руками лихорадочный жар ее тела.

— Я хочу раздеть тебя, Рена, — пробормотал он, стаскивая платье с ее бедер. — Я хочу видеть всю тебя, совершенно всю.

Она медлила, охваченная внезапно нахлынувшим страхом, и, удерживая его руки, остановила его:

— Нет, не надо… пожалуйста.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — мягко спросил он.

— Нет, что ты!

— Тебе будет хорошо, вот увидишь, но ты должна доверять мне.

Снова поцеловав ее в шею, он продолжал ее раздевать. Наконец платье и нижняя юбка с шелестом соскользнули, а затем упали к ногам. Закрыв в смущении глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом, она почувствовала, как его руки проскользнули под эластичный пояс ее панталон.

— Ты прекрасна, Рена, — прошептал он. — Ты даже не знаешь, до чего прекрасна.

Она не в силах была сказать хоть слово в ответ. От каждого прикосновения его рук, гладивших ее кожу, касавшихся ее талии и бедер, проводивших по ее плоскому животу, у нее перехватывало дыхание. Ее тело казалось ей натянутой и готовой лопнуть тетивой лука, и все же ей не хотелось, чтобы он останавливался. И в тот момент, когда она почувствовала, что больше не выдержит ни секунды, он отступил от нее и сбросил с себя пиджак и ботинки. Затем, опустившись перед ней на колени, расшнуровал и снял с нее туфли. Выпрямившись, он прошептал: