Опасная любовь командора
Шрифт:
— Гарцель Боллар, вы не представляете, какие занимательные турниры по Чарте мы проводим на рассвете! Вы когда-нибудь пробовали в неё играть?
— Нет, — коротко ответила я.
— Вам обязательно нужно попробовать, правила довольно просты. Понимаю, что пока вы заняты, но как только немного освоитесь, всенепременно приходите! Обещаю зарезервировать за вами местечко в самой сильной команде, — лукаво подмигнул капрал Фоль.
— Прямо-таки в самой сильной? — насмешливо протянул лейтенант Мервел, единственный шатен с выразительными зелёными глазами. — Последние две недели вы только и делали, что проигрывали.
— У вас и так достаточно игроков!
— А мы отдадим вам Тоулайна! — оживился лейтенант Мервел.
— Это уже откровенная диверсия! — с деланным возмущением нахмурился капрал Фоль. — Не надо нам Тоулайна, мы и без него прекрасно справляемся с тем, чтобы проиграть! Да вы и выигрывать-то начали, потому что он уезжал в отпуск!
— Неправда, в последних трёх играх я участвовал, и мы всё равно победили! — вспыхнул капрал Тоулайн, чуточку полноватый парень с добродушным веснушчатым лицом.
— Да с чего вы решили, что многоуважаемая гарцель будет с вами играть? — спросил молчавший до этого парень чуть постарше. Его нашивки немного отличались от тех, что были на капралах и лейтенантах, но определить звание я не смогла. — Гарцелю по должности положено капитанское звание, а капитану негоже водить дружбу с капралами и даже лейтенантами.
Все вопросительно посмотрели на меня, ожидая подтверждения или опровержения, но я лишь неопределённо пожала плечами. Откуда мне знать, что гоже или негоже делать капитану? Первый раз слышу о том, что к моей должности прилагается ещё и звание.
Нужно срочно ознакомиться с уставом!
Не получив ответа, парни вернулись к обсуждению игры, а затем принялись делать ставки, починят М-61 или нет, и если да, то когда. Капрал Фоль назвал его колчекрылым инвалётом, и все дружно грянули от смеха.
Я невольно прислушивалась к их весёлой перебранке и рассматривала молодые, привлекательные лица. Раззадорившись, они даже не заметили, как в столовой показался командор, а вот я сразу же почувствовала его присутствие едва ли не всей кожей.
Огромное помещение словно мгновенно выстудило, а ледяной взгляд заморозил поток тёплой, живой беседы. Размашистым, уверенным шагом он двинулся прямо к моему столу, как ледокол вскрывающий реку.
И, судя по виду, молчать этот ледокол не собирался.
Тринадцатое эбреля. Поздний вечер
Кеммер
Когда Боллар со спокойным видом ушла к себе, Кеммер развернулся на пятках и шагнул в свой кабинет.
Как же она его бесила! Во-первых, одним своим существованием и назначением в его часть. Во-вторых, своим непрошибаемым спокойствием. В-третьих, этой своей развратной родинкой над губой. Пожалуй, родинкой — сильнее всего.
Но самое главное — потому что она была абсолютно права: он вёл себя низко и недостойно. Просто он-то надеялся, что Боллар брезгливо скривится при виде своих «апартаментов», потребует переселить, закатит скандал, и если повезёт, даже швырнёт ему что-нибудь в лицо, а потом психанёт и уйдёт, громко хлопнув дверью на прощанье.
В прошлый раз он нарочно повёл себя по-хамски
А теперь получается, будто он — тиран и самодур, который издевается над бедной девицей, и это неприемлемо. Но и идти к ней извиняться он тоже не собирался, потому что тогда она начнёт давить на его чувство вины и требовать одобрить её кандидатуру для постоянной службы, и это тоже неприемлемо.
Куда ни ступи — везде шипы.
Продолжать третировать нобларину, которая ещё ничего плохого сделать не успела, — отвратительный поступок, а оставлять её в части — откровенная глупость. Интересно, как от неё избавились два других командира? Боллар же упоминала, что ей отказали, и, судя по тому, что из тех частей она всё же уехала, видимо, там придумали нечто куда более эффективное. Но что?
Кеммер подошёл к серванту и хотел было плеснуть себе рома, но вовремя остановился. Такими темпами он с этой Боллар сопьётся. И вообще, он при исполнении. Надо, что ли, успокоительным запастись, а не то так недолго и на людей начать срываться.
Ладно, время покажет, как гарцель поведёт себя дальше.
Командор выкинул из головы назойливые мысли о целительнице и, раз уж настроение всё равно испорчено, засел за ненавистные бумаги.
Управляя воинской частью, беспрестанно приходится воевать с канцелярскими монстрами, куда более безжалостными, чем монстры, лезущие из Разлома. Эти тебя хотя бы просто убьют и сожрут, а тыловые бюрократы сначала вымотают душу актом приёмки трёх лопат и одного веника, а потом сведут с ума поставкой партии протухших кабачков, которые по накладным — маринованная рыба. И можно сколько угодно доказывать, что это не рыба, здравый смысл и логика на ситуацию не влияют никоим образом.
С документами хорошо справлялся Кирк, поэтому Кеммеру оставалось только заверить уже подготовленные акты и рапорты, но он всё равно внимательно просматривал всё, что подписывал. Сегодня необходимость тратить на это столько времени сердила особенно сильно.
Будучи в плохом настроении, командор обычно не зажигал свет в кабинете и работал в сиянии тусклого артефакта, стоящего на столе. Каждый здравомыслящий подчинённый при виде такой картины обычно резко менял курс, а все срочные вопросы, как правило, оказывались вполне терпящими до завтра. Именно по этой причине никто не нарушил мрачного спокойствия тёмного кабинета до самой полуночи.
Закончив, Кеммер размял шею, поднялся из-за стола и выглянул в окно. Геста убывала, и совсем скоро настанет безлунная ночь. Ночь прорыва у Разлома. Если повезёт, твари полезут восемнадцатого числа, если нет — то раньше. Например, если небо затянет дождевыми тучами, и в их грозовых недрах потеряются редкие лучи робкого полумесяца. Тогда прорыва будет два.
А ему предписано бомбы экономить!
Настало время идти на ужин, но от мысли, что снова придётся столкнуться с целительницей, есть перехотелось. Можно ли считать это психологической атакой со стороны Болларов и попыткой довести командора до смерти от голода? Надо проконсультироваться с Десаром, ведь младший брат — специалист по диверсионной деятельности, а Кеммер — лётчик. Лётчикам полагается летать, а не изображать матрону, блюдя честь проклятой девицы.