Опасная связь
Шрифт:
— Подсуетились ребята. Как в передаче, что по НТВ идет. Раз — новую крышу положили, забор установили, потом и сюда добралися.
— Ну и правильно!
— Ох, Санечка, противилась я, как могла, — машет она рукой в сторону. — А там уж потом грузовик подъехал. Они как давай заносить мне все это: мебель, технику, то, да се, — достает платок. — Я ему говорю: «Зачем оно мне надо, Илюш?» А он: «Надо, Марь Семенна. Молчи», — громко шмыгает носом. — За ветошь свою билась, а он, паразит, все повывозил! Все на
— Зато теперь как у вас красиво!
— Н-да. А я в энтой красоте неописуемой как жить должна? Сверкает усе, блестит. На унитаз вон страшно садиться. Усасывает все с кнопки. Где ж энто видано?
Забавная она. Возмущается, но видно, что тронута заботой и помощью парня.
— Я ему говорю, себе бы лучше дом отстроил, а не мне. А то стоит вон пепелище.
— Почему пепелище? — переспрашиваю, нахмурившись.
— Так сожгли дом Паровозовых. Давно уже.
— Хм.
Так вот почему отказался туда ехать.
— Ты ешь, Санечка. Хлебушка бери, испекла пару часов назад.
— Спасибо.
— Как оно? Стряпня моя. Хватку не растеряла?
— Нет. Вкусно очень, как и всегда, — снова улыбаюсь. — Что еще у вас в Бобрино новенького?
— Та шо… Много чего. Больница у нас заработала, завод вернули Калашниковым. Магазин открылся большууущий и школу вон латают, красят. Первачков запустят грядущей осенью.
— Да вы что! — даже как-то не верится.
— Ага, уж лет пять как наши детки в Жулебино учатся, а теперь вот снова тут будут.
— Это здорово. Не погибает деревня, значит.
— Если бы не наши ребята, погибла бы. Они ж вон до верхушки добрались. Достучались до тех, кто у кормушки. Уж не могу знать, как им это удалось.
— В любом случае, молодцы, что пекутся о родной земле, — встаю и несу пустую тарелку в раковину, чтобы помыть.
— После того, как иссоповских положили, наладилось все помаленечку. Жаль только, что мальчишек наших не вернуть, — опять прижимает платок к уголкам глаз.
— Да.
Память подбрасывает картинки, которые невозможно забыть. Массовые похороны. Пятеро принадлежали к ОПГ Паровозова. Остальные — из вышеупомянутых Иссоповских. Все, пострадавшие в перестрелке, родом из этих мест.
— Молодые ребята. Ой не той дорогой пошли, ой не той, — приговаривает баба Маша. — Мир кровью заполучили. Матерям какое горе…
Молчим с ней.
Паровозов тогда тоже пулю получил. В то самое, многострадальное плечо…
— Приезжает сюда на огромной, черной машине.
Нетрудно догадаться, о ком идет речь.
— Поговаривают, бизнес у него теперь большой. Высоко, говорят, в Москве поднялся. В этих своих бандосовских кругах…
Так и есть. Наслышана.
— Убьют его, Сань, однажды… — добавляет баба Маша тихо. — Там, где большие деньги, там всегда
— Я говорила ему об этом, — возвращаюсь к столу. Присаживаюсь.
— Как сама-то ты, Санечка? — теплая, испещренная морщинками ладонь, касается моих пальцев.
— Да как… Последний курс университета, папа готовит мне место в отделе, замуж еще вот позвали… — без особо энтузиазма показываю кольцо. В спешке забыла снять.
— Счастливой не выглядишь, — проницательно подмечает женщина.
— Счастливой я себя точно не чувствую, — сознаюсь, не пытаясь юлить.
— Это плохо. Молодая, красивая девочка, а огонька во взгляде нет.
— Отец давит на меня, а я… больше не могу.
— Совсем тяжко стало?
— Совсем… Можно я у вас немножко побуду? Мне бы в себе разобраться. Идти, честно говоря, больше некуда.
— Оставайся, миленькая. Сколько хочешь. Мне в радость, — ласково гладит по волосам.
Ее доброта — в самое сердце.
— Спасибо, баб Маш, — смотрю на нее с благодарностью. — Чужая я вам, а принимаете как свою.
— И ничего ты не чужая, дочка. Не грусти. Все обязательно наладится.
— Да, наладится, — киваю, соглашаясь.
— Пирожки печь будем? — подмигивает мне она.
— Конечно будем.
— Ты пойди-ка сперва переоденься, да рюкзак разложи.
— Вот я дура-то! — хлопаю себя по лбу. — Гостинцы вам привезла, а достать не достала!
Бегу в прихожую, ругая себя на чем свет стоит.
Вскоре Мария Семеновна провожает меня в гостиную.
— А можно… я буду спать в той маленькой комнате, что слева по коридору, — прошу, отчаянно стараясь при этом не покраснеть.
— Ой, Санечка, так в той комнате ремонта не было. Мы давай тебя в зале разместим? Там все новенькое!
— Мне и там нормально будет. Правда, — заявляю уверенно. — Можно, баб Маш?
Прочитав невысказанную мольбу в моих глазах, пожимает плечом.
— Чудные вы, — подозрительно прищуривается, улыбаясь.
И мои щеки моментально огнем вспыхивают.
«Чудные вы»
— Проходи. Только вещи его не трогай, Христа ради! — вздыхает, отворяя мне дверь.
— Не буду, — обещаю со всей серьезностью.
— Илья этого не любит. Жутко злится.
— Поняла.
— Всегда здесь спит, если на ночь у меня остается, — произносит как бы невзначай.
— Мм, — ставлю рюкзак на стул и осматриваюсь, ощущая некую неловкость, повисшую в воздухе.
— Ну, размещайся, Санечка. Через полчасика приходи на кухню, помогать мне будешь. А хочешь — отдохни, я сама справлюсь…
— Не, баб Маш, я приду однозначно.
— Добро!
Она выходит, прикрывает дверь с той стороны и оставляет меня наедине с моим прошлым.