Опасное молчание
Шрифт:
«Не вздумайте писать мне, отвечать на письма не буду. Иванишин».
— Какой же ты негодяй… Какой подлец!.. — Мелана сама испугалась своего голоса. — Я тебя не звала, ты пришел сюда сам!
Она вздрогнула, когда внезапно вошла Ганна.
— Почему у тебя не заперта входная дверь? С кем это ты тут только что говорила?
Мелана сильно побледнела и, казалось, была не в состоянии понять, о чем ее спрашивает Ганна.
— Ты плачешь? Что случилось?
Мелана молчит.
— Секреты?
— Да нет же, нет, Ганнуся, я… совершенно
Ганна остановилась перед Меланой, явно пораженная. Она так странно себя ведет.
Увидела на столе тетрадь брата и спросила:
— Ты уже дочитала? Я могу взять?
— О да!
Мучительная нерешимость, тяготевшая над Меланой, не укрылась от подруги.
— Да что с тобой стряслось? Что тебя угнетает? Если тебе неприятно, я уйду.
— Нет, что ты, Ганнуся… — испугавшись, удержала ее за руку Мелана, избегая смотреть на подругу. Ужасная усталость вдруг овладела ею.
— Ты плохо выглядишь, Мелася. Не заболела ли?
— Нет, нет, — совсем по-детски всхлипнула Мелана. — Холодно… я замерзла.
— Пойдем принесем дров, — сказала Ганна.
— Мне стыдно вас обирать.
— Это обидно слушать. Я пришла сказать: звонил дядя Тарас, он просил тебя завтра зайти в горсовет, за ордером на дрова. Вот деньги.
— Тебе самой в дороге будут нужны. Я могу взять в кассе взаимопомощи… мне предлагали…
— Петрик сегодня принес гонорар из журнала. Возьми. Дядя Тарас сказал, что машину на складе тебе дадут и погрузят дрова. А здесь мы с Любашей и Наталкой поможем.
— Что я буду делать, когда ты уедешь, Ганночка? — сквозь слезы проговорила Мелана.
— Учиться. А потом заявишься ко мне в больницу. Врач… Будешь помогать в моем нелегком деле. Приедешь?
— Да.
— В самое отдаленное, самое глухое село?
— Поеду, слово чести, я поеду…
Ганна вся так и искрилась чистосердечной отзывчивостью, когда, склонив голову набок, спросила:
— Признайся, кто виновник этих слез?
В ответ лишь тяжелый вздох. Отвергнутая, потрясенная откровенной подлостью Алексея, Мелана молчит. Женская гордость не позволяет ей ни признаться, ни пожаловаться.
«Неужели после всего этого ты еще сможешь когда-нибудь встречаться с этим подлецом?..» — возмущается в ней тот первый голос, к которому Мелана всегда старается не прислушиваться в ночных бессонных раздумьях. — Он же поиграл с тобой, как кот с мышкой. Хорошо, что еще не сожрал, только след от когтей оставил на сердце…»
Нет, Мелана больше не хочет видеть Иванишина… Он из породы тех, кто укусит и зубы спрячет… Случится его на улице встретить, она безмолвно пройдет мимо, словно никогда, никогда не была знакома с этим типом…
Кто знает, не промолчи сейчас Мелана, не утаи она того, что тетрадь Петра Ковальчука побывала в руках Иванишина, возможно, трагедию Кремнева удалось бы предотвратить. Но она молчала, и это молчание
«Надо ехать, друг мой Егорка!»
В этом году Петро Ковальчук с отличием окончил факультет журналистики. Теперь он работал очеркистом в областной газете, где и Алексей Иванишин.
Находясь в командировке в Золочеве, Петро развернул газету и увидел на третьей полосе рассказ Алексея Иванишина.
Рассказ занимал всю газетную страницу. С клише смотрело молодое, энергичное лицо автора, а в редакционной аннотации говорилось, что в скором времени выйдет из печати сборник рассказов молодого талантливого писателя.
Петро дважды перечитал этот рассказ о людях большого мужества, не в силах высвободиться от охватившего его беспокойства. С начала до конца все в рассказе было знакомо, точно он сам его писал.
«Просто непостижимо, откуда Иванишин мог узнать о моих раздумьях и сокровенных переживаниях? Да, конечно, в меру своих сил, я его рассказы отредактировал, но этого среди них не было… Помню, отлично помню, ничего из моих этюдов к роману «Светя другим — сгораю», я Иванишину не читал. И вообще, кроме Евгения Николаевича, тетради никто не читал… Так, поделом тебе, черепаха! — вдруг взроптал на себя Петро. — Давно надо было напечатать все восемь этюдов. Каждый из них сюжетно завершен.
Когда Петро вернулся, при встрече с ним, как обычно, Иванишин почтительно раскланялся как ни в чем не бывало.
Еще через неделю Петро зашел в библиотеку Союза писателей вернуть книги, взять свежие журналы. Он уже попрощался с молоденькой библиотекаршей, собирался уйти, когда к нему обратился худощавый, убеленный сединами критик, показывая глазами на раскрытый журнал.
— Читали?
— Что это?
— Новый рассказ Алексея Иванишина.
— Хорошо написал?
— Превосходно. Да, Иванишин — это не луна, которая светит отраженным светом. Это светило самостоятельное! Советую прочитать.
— Благодарю, — и Петро взял в руки журнал. С первого же абзаца насторожился…
«Так это же… это…» — так громко стучало сердце Петра, что он был вынужден выйти в зал, чтобы остаться одному.
Герои рассказа привлекал к себе ясным, отточенным умом, мягким и вместе с тем сильным характером. Прост, искренен, прямодушен. И внешнее портретное сходство с Александром Кремневым поразительное.
Петро с все возрастающим волнением и тревогой дочитал и вернул журнал. К счастью, критик уже ушел, а то бы он непременно захотел узнать мнение Ковальчука. Петру же сейчас было не до похвал автору этого рассказа. Все, что Петро так кропотливо, трудно открывал в своеобразном, казалось неповторимом, характере Александра Кремнева, открывал самое глубокое, самое личное, — Иванишин всем этим наделил своего героя. И не будь в этом рассказе чуть измененного сюжета, Петро дал бы голову на отсечение, что Иванишин все списал у него.