Опасное молчание
Шрифт:
— Признаться, Ганнуся, когда я увидела здесь Алексея… Но почему он не спросил меня, где сейчас Марьян?..
Мелана едва удержалась, чтобы не ужаснуться вслух: «Господи, да неужели я еще люблю этого человека?.. Нет, о моем чувстве он никогда не узнает… Вот не могу вспомнить, но где-то я читала: «В любви только надежда и желания составляют настоящее счастье. Удовлетворенная любовь иссякает, а иссякнувши, разочаровывает и оставляет на душе горький осадок…»
Сказала.
— У вас так тепло!
— Разве
— Кончились дрова.
— Возьми у нас. Я сейчас скажу Петру, он тебе занесет.
— Что ты? Неудобно.
— А простудишься, кому с тобой возиться? — опять же мне. Хватит одного Петрика. Еда для него несущественна и неважна, только бы курить, курить, — заворчала Ганна. — И ты еще… Не стыдно омрачать мой отпуск?
— Да что ты, Ганночка, — обняла Мелана подругу. — Я утром сама спущусь в подвал. Ничего не говори Петру.
— Против меня тут заговор?! — поднял брови Петро, который, входя, услышал последнюю фразу Меланы.
— Ты только подумай, Петрик, у нее кончились дрова, мерзнет в нетопленой квартире, а гонор свои выставляет: «Не говори Петру!»
— Я это потому… Не спускаться же на ночь глядя в подвал. Потерплю до утра.
— Зачем же? — беря с круглого столика папку, оставленную Иванишиным, засмеялся Петро, — у нас полная кладовка. Можете взять сколько вам нужно.
— Спасибо.
— Придешь — сейчас же затопи, Мелася, — приказала Ганна. — И чтобы больше без гонора! Петрик, помоги отнести дрова.
— Нет, нет, я сама! — удержала Петра Мелана.
— Как знаете, — смутился Петро.
— Тебе, Мелася, и так и сяк, а все не так! — с укором взглянула Ганна. — Пойдем.
— Не обижайся. Я… — И, чего-то не досказав, поспешила к двери. — Доброй ночи вам, Петрик.
— Доброй ночи, — усаживаясь за письменный стол, отозвался Петро.
Едва Мелана успела уложить дрова на решетку перед камином, послышался звонок.
«Кто бы это?» — поспешила в переднюю. Открыла дверь.
— Вы?.. — невольно отступила перед Алексеем.
— Мелася, подожди! Мне надо с тобой поговорить…
— Вы… не ушли?
— Ждал. Ты не рада? Хочешь, чтобы я ушел?
Она взглянула на него снизу вверх, и ему показалось, что глаза ее в искорках радости.
— Но я… у меня… — она дрожала, будто стояла совсем раздетая на сквозняке.
Иванишин переступил порог.
Пахнуло холодом нежилого помещения, когда они вошли в комнату.
— Не очень-то у тебя шикарно, но зато без соседей! — молвил Алексей, одним взглядом окинув комнату с темным камином: три окна во двор, диван, небольшой обшарпанный сервант, он же для книг, он же для косметики и зеркала, а также каких-то безделушек. Стол и два стула — в центре комнаты. Одежда — в нише на стене, прикрытая простыней.
— Как же ты живешь в этом холодильнике? —
— Я мало бываю дома. Полдня в поликлинике — работаю в регистратуре, — а вечером в школе. Учусь. А то без аттестата меня не примут в институт.
— В какой же институт ты хочешь поступить, Мелася?..
— Медицинский. Моя мечта стать врачом. Вы верите, что я смогу?.. Почему вы молчите?
— Только не подумай, что я собираюсь погасить твою веру в себя. Но с твоим характером… А впрочем, врачом так врачом! — весело и беззаботно просмеялся Алексей.
«Вот и он тоже так…» — сразу припомнился Мелане художник. Теперь ей стало и на душе холодно.
— Обиделась?
— Вы…
— Умоляю, только не «вы», — не дал договорить Алексей. — Разве мы чужие?
Мелана на это не ответила. Она сказала, что пойдет к Ковальчукам еще за одной охапкой дров.
— Обо мне там ни гу-гу, — предостерег Алексей.
— Конечно, — покраснела Мелана. — Мне и самой неудобно, — призналась она.
Когда за Меланой щелкнул замок в дверях, Алексей подошел к серванту, привлеченный раскрытой книгой.
«Интересно, чем она увлекается? — взял в руки книгу и, заложив между страницами палец, прочел на обложке: «Армянские новеллы». — Вот как? Мелана уже читает на русском языке?
На титуле книги Алексей прочел автограф:
«Дорогому побратиму Петру Ковальчуку!
Ни даль пути, ни ветры и снега, ни леса и реки, ни моря и горы — ничто не помеха для нашей вечной дружбы…»
Алексею было знакомо имя известного армянского переводчика, и он не без зависти еще раз пробежал глазами строки, написанные твердым почерком.
Меж тем одолевало любопытство узнать, что Мелану занимало в этой книге. Прочел: «Григор Зограб. — Разбитая чашка». Подумал: «Автор незнакомый». Считая себя начитанным человеком, Алексей несомненно удивился бы, узнав, что Зограб — старейший армянский писатель, признанный мастер новеллы, и его произведения ставят автора в один ряд с лучшими новеллистами Европы.
Сжатый чеканный стиль сразу же привлек Алексея.
«С незапамятных времен люди по-настоящему не знают тех, кто живет с ним бок о бок; необходимо, чтобы человека уничтожила смерть, и тогда наступает время бескорыстного суда и справедливого приговора; могильная стена должна подняться перед ними, чтобы наш взгляд мог различать подлинные черты того, кто навеки отошел в потусторонний мир: необходимо убедиться в безвозвратности потери, чтобы для наших незрячих глаз открылась истина и мы могли бы познать безупречность тех, кого не ценили при жизни.