Опасные тропы
Шрифт:
Глава двадцать седьмая
Ночью в горах основательно посвежело, и к утру от туч ничего не осталось. Холод струился на скалы с близкого неласкового неба. Понуро шумела под резкими порывами ветра пожухлая, покрытая ранней изморозью трава в долине.
На третью заставу Русаков добирался верхом, на привыкшей к здешней крутизне лошади. Переодетый в форму лейтенанта с зеленой фуражкой на голове, он выглядел заправским пограничником. Кому же бросится в глаза появление его на заставе?
Тропа круто повернула налево, и перед Русаковым открылась большая долина, по-местному — «дере», уходящая на несколько километров в сторону границы. У самого поворота к долине шумел ручеек, совсем неглубокий, светлые струи его деловито переворачивали камешки, которыми было забито русло. А чуть-чуть подальше пришлось переезжать второй ручей, пошире и поглубже, с удивительно синей, невыносимо холодной водой. Ручей протекал неподалеку от заставы, и Русаков увидел полдюжины солдат без рубашек, с полотенцами склонившихся
Начальник заставы поджидал Русакова: еще ночью комендант предупредил его об этом визите. Молодой, румяный, весь как бы налитый энергией и жизнью, этот русский парень произвел на майора самое прекрасное впечатление. А через несколько минут появился и заместитель начальника, смуглый, худощавый, стройный, с походкой горца, лейтенант Арсен Ерицян. Офицеры удалились в канцелярию— так скромно на заставах называют комнату, которая в гражданских учреждениях именовалась бы не иначе как кабинетом начальника.
Естественно, рассказывать о затеянной иностранной разведкой операции не имело смысла, Русаков ограничился тем, что поведал Щелкову и Ерицяну о находящемся на их участке границы лазутчике, называющем себя Энвером Газиевым. Сюда турок прибыл или для того, чтобы организовать переход ее вместе с Крысюком, или удрать самому. Поскольку Русаков не знал о новом приказе, который Энвар недавно получил лично от Смита, он, естественно, должен был исходить из того, что слышал собственными ушами, — из беседы Ахмеда с Крысюком в заброшенной башне неподалеку от Черноморска. По той версии выходило, что Ахмед обязан переправить Крысюка в Карс, — и только. Однако позднее и у Соколова, и у Русакова появились в этой версии сомнения, вызванные не совсем понятной экскурсией Ахмеда в Кара-су и тем обстоятельством, что Крысюк и он разделились. На первый взгляд в этом как будто ничего загадочного не было: просто Оглу принялся за подготовку задуманной им операции с переправкой Крысюка, только и всего. Но так могло казаться лишь на первый взгляд. В самом деле, если сам Ахмед смог появиться в здешних краях в качестве племянника чабана Исмаила Газиева, кочующего с колхозной отарой возле линии границы, то кто же даст разрешение на приезд сюда Крысюку? Никто не даст: ни колхоз, ни пограничные власти. И Оглу, и Крысюк хорошо понимают это. Так в чем же дело, с какой же целью разыгрывается спектакль с племянником? Факты говорили о том, что Крысюк в данном случае ни при чем. Следовательно, удрать за кордон попытается один Ахмед, а значит, пленка уже у него, без нее спешить в Карс ему незачем. В связи с этим возникал важнейший вопрос, ответ на который следовало получить срочно, — каким образом Ахмед хочет осуществить свою затею? Облачиться в шкуру барана, приблизиться на четвереньках к самой линии границы, за контрольно-следовую полосу, затаиться среди камней и при первой возможности сбежать? Такие случаи бывали на советской границе. Тут уж, конечно, дело пограничников — смотреть в оба. Но кто мог дать гарантию, что разведчик Патрика Смита не придумал чего-нибудь другого? Такого, что дало бы ему преимущества перед пограничниками. Накануне отъезда сюда майор имел обстоятельный разговор с полковником Соколовым, — один за другим они перебрали ряд вариантов, пока остановились на том, который представлялся им наиболее вероятным. Оглу и его партнеры там, за границей, и прежде всего Бидл, очевидно, задумали всю операцию в расчете перехитрить пограничников. Первостепенной задачей Русакова было выяснить, ведет ли Оглу наблюдение за нашей границей, расположением пограничных нарядов, пытается ли он визуально изучать как саму границу, так и охрану ее. Ерицян сообщил, что племянник Исмаила Газиева ни на заставе, ни вблизи контрольно-следовой полосы, тянувшейся вдоль границы, ни разу не появлялся. Наряды, несущие службу в нашем тылу, видели его неоднократно с книгой в руках возле кошары или на прогулке где-нибудь километрах в пяти от границы. Русаков отлично понимал, что бездеятельность врага — лишь кажущаяся, имеющая целью усыпить бдительность пограничников; можно было не сомневаться, что ни одного часа зря он здесь не пробудет, риск слишком велик. В любой момент он может поставить его, Русакова, перед свершившимся фактом — выкинет какой-нибудь заранее подготовленный трюк и удерет, — об этом было просто тяжело подумать! Вариант, на котором остановились Соколов с Русаковым, с каждой минутой представлялся все более реальным, а если это так, то без Русакова хитрость врагов, чего доброго, могла бы и увенчаться успехом. Русаков поделился с обоими офицерами своими соображениями. Вместе они разработали план действий и еще раз пересмотрели маршруты пограничных нарядов. Вставал законный вопрос: какова роль Исмаила Газиева, прикочевавшего сюда с колхозной отарой из соседнего Азербайджана? Щелков и Ерицян знали старого чабана в течение нескольких лет, знали как неутомимого труженика, честного человека. Исмаил помнил времена царизма и феодального бесправия и искренне был предан советскому строю, власти трудящихся, ни в чем предосудительном никогда замечен не был. Так какова же роль его лично во всей этой истории, сознательно он помогает врагу или служит прикрытием ему, не отдавая себе в этом отчета? И Щелков, и Ерицян
Настала для Русакова страдная пора — надлежало самым тщательным образом изучить участок заставы, территорию, на которой решил действовать враг. Прав оказался полковник Соколов, послав сюда именно Русакова: майор был молод, силен физически, закален спортом, и для него это поручение по плечу. После обеда он в сопровождении лейтенанта Ерицяна отправился на границу.
Подъем всё нарастал, сочная трава осталась ниже, ее сменили альпийские луга с буйным разноцветьем, за ними — россыпи каменных, будто вытесанных природой, плит с острыми гранями: они устилали подступы к гребню гор, до которого было теперь несколько десятков метров. Ноги скользили, идти становилось все труднее, да и воздух с каждым шагом делался все более разреженным. А они шли и шли к верху, к самой линии границы, и наконец поднялись к пограничному столбу. Он стоял тут врытый в землю, полосатый, отделял нашу Родину от сопредельной страны, от Турции, и в обе стороны от него на расстоянии каких-нибудь ста метров виднелись другие пограничные столбы, точь-в-точь такие же. Пограничный холм, покрытый камнями, цветами и луговой травой, некруто опускался в небольшую и узкую долину, за которой поднимались другие такие же горы-близнецы, и были те земли не наши, а чужие. Вот они — рядом! Нет тут меж пограничных столбов ни рва, ни стены, но уже сделать хотя бы один шаг за этот полосатый столб — значит оказаться за границей, на иностранной территории. Русаков внимательно смотрел вперед: так вот как она выглядит отсюда — Турция! Не было поблизости видно ни селений, ни строений, ни одной живой души.
А холмы на западе чем дальше, тем громоздились все выше, один над другим, и в далеких просветах между ними над чужими долинами и ущельями показались тяжелые фиолетовые наплывы облаков. Быстро вечерело. Усилился ветер. Вдоль незримой линии границы Русаков и Ерицян спустились в распадину и стали взбираться на следующий горный хребет, еще более высокий и дикий. Русакову казалось, что на это у них ушло немного времени, но когда он с половины склона обернулся и взглянул на вершину, на которой они с лейтенантом недавно стояли у полосатого столба, его глазам предстало непривычное зрелище: передние рваные края туч уже надвинулись на самую кромку противоположной горной гряды. А на том месте, где они недавно стояли, распласталось темное облако, пронзенное снизу кроваво-красными лучами заходящего, невидимого отсюда солнца. Стало мрачно, зловещие блики пали на долину до самой заставы. Русаков поспешил за Ерицяном, уже взошедшим на гребень.
Если с западной стороны долины виднелись пологие, округлых форм, покатые холмы и долины, то теперь взору Русакова предстали высокие, абсолютно голые, лишенные растительности горы, острыми пиками поднимающиеся кверху, разделенные узкими, глубокими ущельями. Майор подошел к краю обрыва и посмотрел вниз — он стоял у пропасти. Ерицян подтвердил: глубина — полкилометра. На противоположной стороне, наискосок от Русакова, виднелось нечто, напоминавшее естественную квадратную террасу. Как пояснил лейтенант, место это называлось Могилой Магомета, а там, немного правее, — Орлиные скалы.
Майор даже вздрогнул, услышав это название, хотя здесь оно представлялось оправданным, — орлы в этом краю не такая редкость, как в окрестностях Черноморска. Непроходимое место! Но Русаков давно уже знал, что на границе такие непроходимые на первый взгляд места считаются наиболее уязвимыми, во всяком случае, начальник любой заставы отлично понимает, что враг именно здесь меньше всего рассчитывает на встречу с солдатами в зеленых фуражках.
Контрольно-следовая полоса круто поднималась из долины и как бы падала в пропасть-ущелье. Вдоль КСП шла дозорная тропа, она круто взбиралась из долины, откуда только что пришел майор Русаков, и по почти отвесной стене спускалась вниз, на дно пропасти, пересекала неширокую речку, исчезала на склоне противоположного горного хребта. Вдоль тропы не росло ни деревца, ни кустика. Какой же это поистине адский труд идти по такой тропе дозором! Точно угадав мысли Русакова, лейтенант Ерицян сказал:
— Через каждые два часа пограничные наряды идут этой вот тропой, спускаются в ущелье и после встречи там с пограничниками соседней заставы тем же путем возвращаются обратно, для того, чтобы через сто двадцать минут повторить этот свой поход…
Он мог бы сказать еще: так и в ночную темень, и в дождливую слякоть, и в мороз, и при сбивающем с ног вихре. И чем хуже погода, тем выше должна быть бдительность наших пограничников: именно тогда чаще всего следует ожидать встречи с врагами на границе. Тяжела и опасна служба пограничника!
Велики просторы нашей Родины, и вокруг всей ее необъятной территории проходит гигантское кольцо пограничной охраны. Знаешь ли ты, читатель, что это такое? Вот в эту самую минуту, как и во всякую другую, впрочем, на пространстве от Балтийского моря до Камчатки, от Белого моря до границ с Ираном и Турцией и от Карпат до вер-шин Тянь-Шаня, не смыкая глаз, несут службу солдаты и офицеры пограничники; и в эту самую минуту пограничники лежат где-нибудь меж камней или, замаскировавшись в кустарнике и, не обращая внимания на холод, пронизывающий тело, прослушивают и просматривают местность, готовые в любую секунду грудью встретить проникшего на нашу священную землю вооруженного врага, старательно обученного убивать.