Опекун для юной девы

Борисова Алина Александровна

— Не всучили, Анют, — неслышно приблизившись, Ар нежно кладет руки ей на плечи. — Меня одарили. Самой лучшей девочкой на свете.

— Перестань, — она смущается, но все же не отстраняется, а, склонив голову к плечу, трется щекой о его пальцы, — я обычная.

— Но?.. — ожидает продолжения рассказа Ксандар.

— Что «но»? — не понимает его Аня, «уплывая» в ауре стоящего так близко Аршеза.

— Ты мне рассказывала: все очень хорошо и замечательно в твоей новой жизни, но «вроде». Что-то тебя смущает. Что именно?

— Не знаю, —

она все же отстраняется от Ара и отходит к окну, пытаясь сосредоточиться. — Неправдоподобно. Слишком все хорошо. Так не бывает. В чем-то должен быть подвох, а я никак не могу понять, в чем.

— Ну, могу просветить.

— Ксан!

— Ш-ш-ш, — Ксандар предостерегающе поднимает руку. — Ты, на самом деле, сама уже озвучила, — невозмутимо продолжает он свой разговор с девочкой. — Это действительно Аршез такой замечательный. Поверь, так повезло не всем. Далеко не для всех делают ремонт в квартире, тратя деньги, отложенные на новую машину…

— Ксандар!

— Я говорю неправду? — он оборачивается к крайне недовольному Аршезу. — Тогда не мешай. Понимаешь, Анют, — возвращается он к девочке, — нигде не оговорено, как именно Ар должен себя вести со своим «подарком». Он посчитал нужным выделить тебе комнату для сна и отдать еще одну — под кухню. А мог положить тебя спать в коридоре и заставить чистить ему ботинки. Языком. И закон ему это позволяет.

— Ксандар, прекрати пугать мне ребенка.

— Я разве пугаю? Я лишь говорю, как ей с тобой повезло. Кстати, знаешь, зачем он меня позвал? — вновь оборачивается Ксан к девочке, не давая ей времени обдумать сказанное.

— Нет, — она поднимает на него заинтересованный взгляд, ожидая продолжения.

— Сказал, ты очень хочешь отправить одно письмо.

— Да, но… Аршез сказал, что это невозможно.

— Для него — невозможно. А вот я буду на днях в ваших краях, могу занести.

— Но… как? Но люди же…

— А кто тебе сказал, что я человек?

— Но… ты, — она совсем растерялась.

— Неправда, — коварно улыбается Ксандар. — Это сказала ты, а я лишь не стал с этим спорить… Ладно, не сердись, никаких тайн я у тебя под это дело не выяснил. Знаешь, как проверить, человек перед тобой или нет?

— Как?

Он протянул ей руку, словно для рукопожатия. Она пожала и… это было оглушающе, невыразимо, непередаваемо! Словно целая вселенная взорвалась в ее ладони. И заполнила ее всю, пронзая мириадами ярких звезд, заставив разучиться дышать, позабыть на миг обо всем на свете…

Подлетевший Аршез резко дернул ее на себя, разрывая рукопожатие. А она все смотрела на Александра, не в силах поверить, что он тоже — не человек. А как же… волосы, глаза?..

— Все остальное тебя обманет, — улыбнулся ей Ксандар, — внешность, слова. Но силу, текущую внутри каждого из нас можно скрыть, но нельзя от нее избавиться.

— Но глаза?

— Линзы, Ань. Просто линзы, присмотрись внимательнее. Куда удобнее черных очков, не нужно объяснять, зачем ты носишь

их в сумерки в дождь.

Она пригляделась. Да, действительно, как она сразу не разглядела?

— И кстати, Анют, — невозмутимо продолжил Ксандар. — Расскажи ему как-нибудь на досуге про ревность, — он кивнул на Аршеза, все еще обнимающего Аню за талию, словно удерживая от возможности приблизиться к своему другу. — Понимаешь, считается, что представителям нашей расы она неведома. Но я слышал, что у людей ревнивцы не только убивают порой своих соперников, но и — что гораздо чаще — лишают жизни собственных любимых. У нас об этом известно мало, так что расскажи, Аршезу интересно будет послушать.

— А можно все-таки без тонких намеков? — Аршез уже жалел, что позвал его. Да, ему не понравилось. Что Ксандар касается его ребенка, что позволяет ей чувствовать его силу, его привлекательность. Да, притяжение к представителям его расы люди чувствуют всегда и неизбежно, но Аршезу не хотелось, чтоб Аня ощущала подобное к кому-то еще, связывала эти чувства не только с ним. Это было подло, да, но она — его дева! Не Ксандара.

— Да можно, можно, — Ксан вскидывает вверх руки с самым беззаботным видом. — Так чего, не ревнивый не собственник, будем закон нарушать, или ну его?

— Закон нарушать тебе, — Аршез потянул Аню на выход из кухни, жестом приглашая Ксандара следом. — Тебе и решать.

— А прилетит обоим. Но по-настоящему пострадает только твоя дева. Так что решать совсем не мне, — Ксандар выжидающе взглянул на Аню.

— А что мне будет, если узнают?

— Ссылка на восток, полное поражение в правах.

— Полное поражение — это как? — нахмурилась девочка.

— Это рабство, — невозмутимо просветил Ксандар.

Она сглотнула. За письмо???

— Это разглашение сведений государственной важности, — друг Аршеза смотрел ей в глаза. Очень прямо и очень серьезно. — Что известно у вас? «За горами жизни нет, там нечто страшное, неведомое, непознаваемое. Сунешься — и умрешь». И тут вдруг: «да там, оказывается, города, луга и пашни, милейшие люди живут, письма пишут…» Это — серьезнейшая брешь в нашей веками проводимой оборонной политике. Такого не прощают. Мы с Аром потеряем работу. Возможность когда-либо занимать определенные должности. Но жизнью расплатишься только ты.

Аня белеет.

— Но… ты же только что говорил — «рабство».

— И долго ты протянешь в этом рабстве? Три года, четыре? Скорее три, буду честен. А может, и того меньше…

— Ксан, прекрати! — Аршез не выдерживает. — Ты первый не заинтересован терять работу. И потому либо сделаешь так, чтоб все получилось, либо откажешься.

— Либо сдам тебя, об этом не думал?

— Думал, — не стал отпираться Аршез. — Но ты не из тех, кто способен на подлость. И ты не подставишь ребенка. Если посчитаешь, что я прошу о предательстве — накажешь сам. Побьешь меня, разорвешь нашу дружбу — но не в спину, не чужими руками.