Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
И тут я услышал, как в замке поворачивается ключ.
Как хорошо, что я закрыл за собой дверь на оба ключа. Это дает мне минуту на то, чтобы спрятаться.
Не так легко спрятаться даже в просторной квартире. Голова работает бестолково, взгляд мечется по комнате, ноги мысленно тащат тебя под кровать в спальне, но мне нужно было спрятаться поближе к двери. В случае, если Малкин соберется спать, мне желательно бы выбраться оттуда незамеченным. А лежать под кроватью — не лучшее решение.
Дверь заскрипела, открываясь, — он
В тот момент я был в большой комнате.
И мне было некуда спрятаться.
Поэтому я просто залез под рояль. Если бы хозяин дома немного наклонился, ему бы ничего не стоило меня увидеть.
При всех недостатках моего укрытия у него были и достоинства. К примеру — высокая стопка книг. Не дождавшись книжного шкафа, она лежала бруствером между роялем и комнатой. Так что случайно меня увидеть трудно.
Я отполз к стене и свернулся там калачиком. Теперь мне были видны ноги людей, но об их головах я не имел представления.
Ноги протопали по коридору. Затем появились в поле моего зрения. Две пары. Одни в блестящих ботинках, такие, наверное, носят в британской палате лордов. Вторые в грубых пижонских башмаках на толстенной подошве. Ноги в ботинках семенили часто и мелко, ноги в башмаках шагали редко и широко.
— Погоди минутку, — сказал голос Пронькина. Я узнал его сразу. — Сейчас я тебе все покажу.
Они отошли к стене. Пронькин привстал на цыпочки, затем тяжело вздохнул и поставил на пол у стены картину — голландский пейзаж с мельницей и парусником на горизонте. Главное в картине была позолоченная рама. Я эту картину заметил, но как-то не придал значения, полагая, что она часть будущего интерьера.
— Ого, — сказал низкий голос. — Швейцарский?
— Точно не знаю, — ответил Пронькин. — Кажется, японский. Тебе же, Гаврила, лучше знать. Кто из нас специалист?
И тут, даже не видя, что там в стене или на стене под картиной, я догадался, что они разговаривают о сейфе.
— Сможешь? — спросил Пронькин.
— Плевое дело. — Человек в башмаках постучал чем-то по дверце сейфа. Дверца глухо, негромко отозвалась.
— Тогда начинай, — сказал Пронькин.
— Иди кофе свари, — распорядился Гаврила.
Пронькин отправился на кухню.
Человек по имени Гаврила, очевидно слесарь по сейфам, бухнул на пол чемоданчик, какие бывают у водопроводчиков, затертый и потрепанный. Он опустился перед ним на корточки, и теперь — стоило бы ему посмотреть под рояль — он бы меня увидел. К сожалению, я не могу внушить человеку, что меня нет вообще. Не получается. Так что пришлось затаить дыхание и молить небо, чтобы он не поглядел в мою сторону.
Небо смилостивилось.
— Как же ты умудрился ключи потерять? — спросил Гаврила.
— Я же сказал — обокрали. Дачу обокрали, а ключи на даче были.
Гаврила выпрямился.
— Где у тебя штепсель?
— Поищи, — сказал Пронькин. — Я сюда недавно переехал.
— Туманный ты человек, — рассмеялся Гаврила. Смеялся он сурово, будто ему и не было смешно, но требовалось издавать определенные звуки.
— Тебе будет заплачено, — сказал Пронькин, возвращаясь в комнату. — Сахар в кофе я положил.
— Ладно, поставь на пианино.
Пронькин подошел к роялю. Мне были видны его сияющие ботинки. На носке я увидел пятнышко. Мне так захотелось его стереть, что я еле удержался.
Башмаки Гаврилы тоже подошли к роялю. Гаврила отхлебнул кофе и сказал:
— Слабо завариваешь.
— Я не знал, как ты любишь.
— Не важно. А что ты из фирмы не вызвал?
— Не хочу чужих людей сюда пускать, — сказал Пронькин.
— Нужные бумаги, говоришь? — Гаврила прошел к стене, затем я увидел, как он включает дрель в штепсель, который был у самого плинтуса. Дрель зажужжала. Сначала низко и ровно, потом взвизгнула, столкнувшись с металлом. Мне казалось, что сейф должен сейчас взвыть от боли.
Когда дрель завизжала, Пронькин отчаянно завопил:
— Нельзя потише? Весь дом перепугаешь!
— Пускай привыкают, — отозвался Гаврила.
Дрель жужжала, Гаврила переступал с ноги на ногу, подбираясь к замку, выискивая в дырке нерв.
— Я не могу, — заявил Пронькин и вышел из комнаты.
Но тут же вернулся, и я понял, что бумаги, забытые в сейфе, слишком ценны, чтобы доверять их слесарю или взломщику.
Мы оба терпели — только мне было труднее, потому что я терпел, скорчившись под роялем, а Пронькин — сидя на диване. Правда, я мог без боязни шевелиться и даже греметь костями, потому что скрежет, стоящий в комнате, мог заглушить даже предсмертные вопли.
Не знаю точно, сколько это продолжалось, — но долго.
В середине операции снизу начали стучать. Но стук лишь придал Пронькину отваги.
— Давай! — крикнул он. — Скорее! Не обращай на них внимания! Быдло собачье!
А потом вдруг скрежет прервался. И стало так тихо, словно у меня отключили уши. Нет, шум остался — тот шум, что возникает в голове, если ты ушел под воду.
Раздался скрипучий металлический звук, и Пронькин объяснил его для меня:
— Японцы-японцы, а петли не смазаны.
Две пары ног стояли близко от меня, повернутые носками к стене, — рассматривали содержимое сейфа.
— Ну все, — сказал Пронькин — Я тебе благодарен. Понадобишься, позову. Держи. Тут пятьсот, как договаривались.
— Это была предварительная договоренность, — интеллигентно возразил взломщик. — Теперь цена увеличилась вдвое.
— Послушай, Гаврила, — сказал Пронькин. — Я спешу, шеф на даче. Тебе нет смысла портить с нами отношения.
— А вот я и не знаю, с кем рискую испортить отношения, — ответил Гаврила. — Потому что ты мне не нравишься, директор. Все в Москве знают, что Веня уже неделю нигде не возникает.