Операция Наследник, или К месту службы в кандалах
Шрифт:
— Послушай, татарин, — опять обратился он к торговцу апельсинами, который уже стал успокаиваться, считая, что победой в споре с русским завоевал право тихо сидеть со своими апельсинами, не подвергаясь более никакому разорению. — Мне мое начальство велело тут у вас лодку купить подводную. Есть там у них, говорит, ненужные, ты, говорит, туда в воскресенье приезжай, когда никого не будет, и какому-то ихнему севастопольскому начальнику на лапу дай. Но вот кому — позабыл. Вот, Аркаша, до чего пьянство доводит.
— Тебе Рыло надо дать, да? — сказал татарин. — Канэшна, разумейся, надо
— Ах ты, подлец! — взорвался Артемий Иванович. — Это за что же мне в рыло? Мало того, что из-за вас, татаринов, водку не пей, так еще и в рыло?! Я тебе сам сейчас в рыло!
Он подбежал к татарину, вырвал у него корзину и бросил в сторону мальчишек. Те похватали апельсины и разбежались, понимая, что больше им уже ничего не достанется, а дело, скорее всего, кончится на этот раз полицией. И только маленький мокрый Аркаша продолжал стоять на пристани и, стеснительно глядя на бушующего Владимирова, бормотал:
— Дядечка, не надо его бить, Рылло — это не ваша рожа, это другой такой дядечка, его у нас все знают. Он что хочешь вам продаст.
— Что? — переспросил Артемий Иванович.
— Дядечка Рылло живет вон там, в углу Южной бухты на складе. Папа о прошлом годе у него за сто пятьдесят рублев огромные часы купил. У них на маятнике качалась моя сестренка. А до того папа купил чудовищный умывальник — с яхты «Ливадия», красного дерева с мраморной доской. Потом мама его с трудом кому-то втюхала и еще пять рублей сверху приплатила. И сказала, что в следующий раз этого Рылло убьет.
— Еще не убила?
— Нэт! — вдруг вмешался татарин. — Он гаворит — убил. Вчера Рыло которы мою корзинам забрал, обратно не дает, гаворит — его корзина. Канэшна, разумейся падлец, какой военный карзина! Не военный, я корзинам сам плету! А он гаворит, што в моих карзинам снаряды к пушкам подносили, когда он молодой человек был? Ты тоже мой апелсин давил, плати, да?
— На, на, подавись. — Артемий Иванович отсчитал медяков на пару рублей и сунул их татарину. — И как мне, Аркаша, до этого Рылла добраться?
— Туда лучше всего ялик нанять.
— Это правильно. Эй, татарин, подай-ка нам с Аркашей пяток апельсинов. Почем они у тебя? По десять рублей? Ничего себе! Вот ведь жиды проклятые! Ну да ладно, держи.
Он забрал апельсины и они с мальчишкой сели на краю причала, свесив ноги. Артемий Иванович заметил, что Аркаша дрожит в мокрой одежде от холода и по отечески набросил ему на плечи свой пиджак.
— Ты кем хочешь стать? — спросил он у своего маленького приятеля.
— Я хочу как вы, — робко ответил мальчик, стараясь не обидеть привязавшегося к нему дядю.
— А ты знаешь, кто я? — спросил Артемий Иванович. — Я писатель.
— Вы, наверное, Толстой?
Владимиров едва не подавился апельсином. К подобным провокациям он всегда был очень уязвим.
— Как ты угадал? Ведь я приехал инкогнито, без бороды.
— Я вас узнал. Мне папа рассказывал, что во время войны, когда он был совсем маленьким, он вас часто встречал, вы тогда тоже все время напивались, когда к моей бабке в гости приходили. Папа говорит, что вы нашей семье до сих пор сто рублев должны, которые моему деду проиграли.
— Я вижу,
— А что вы, Лев Николаевич, сейчас пишете?
— Сказки я пишу нравоучительные для юношества. Хочешь, я тебе одну прочитаю?
Аркаша не был уверен, что ему хочется слушать нравоучительную сказку, однако благоговение, которое внушал ему граф Толстой, и врожденная застенчивость помешали ему отказаться от слушания.
— Сказка называется «Волшебная клизма», — начал граф Толстой. — Очень нравоучительная. Про маленького мальчика, который любил ставить клистиры всем своим домашним. Животным.
Тут Артемия Ивановича застопорило. Название сказки он придумывал в Якутске долгими ночами, но дальше варианта «Волшебная клизма Аладдина» дело не пошло. Не пошло оно и сейчас.
— В общем, э-э-э… — граф Толстой замолчал. — В общем, как книжка выйдет, я тебе ее пришлю. С дарственной надписью и своим гравированным портретом на первой странице. А где тут к Рылле возят?
— Да вот же ялики стоят. У любого спросите, вам скажут, — обрадовался Аркаша, что сказку можно не слушать. — А я непременно писателем стану.
— Главное — учись хорошо да папашу слушай, — сказал Артемий Иванович, погладил мальчика по влажным еще после купания волосам, отнял свой пиджак и направился к яличникам. — Да, скажи своему папаше, чтоб приезжал ко мне в Ясную Поляну за деньгами, — обернулся он к продолжавшему стоять на пристани Аркаше, прежде чем влезть в ялик. — Верну с процентами. Эй, яличник! Вези меня к Рылле. За пятак.
— Что ты, что ты! — замахал руками яличник на Артемия Ивановича. — Как можно к Рылле! Да мне ж потом у него ни в жизнь свой ялик не выцарапать будет. Я к нему возил самого коменданта полковника Древинга, так он мне ялик не отдавал. Похищен, говорит, сей ялик из морского ведомства в 1855 году. Если б комендант за полтинник не выкупил нас, плакал бы мой ялик. Я вас на Корабельную сторону перевезу, а там вы найдете. Там пешком недалеко.
Вся Южная бухта была затянута обычным в это время года туманом, сквозь который были слышны гудки пароходов. Слева, у Корабельной бухты, в тумане вырисовывались черные контуры новых броненосцев. Оттуда доносился грохот паровых лебедок и страшная ругань — это свозили на берег корабельное имущество. Выше, на горе, виднелись громадные корпуса Лазаревских казарм. Яличник, перевозивший Артемия Ивановича от Графской пристани, подробно объяснил ему, как найти Рылло, но везти к самому пакгаузу напрочь отказался. Артемий Иванович понял только, что ему надо держать путь вдоль берега Южной бухты направо, до какой-то не то балки, не то слободки. Путь оказался нелегок, зато по дороге хмель окончательно выветрился из Артемия Ивановича. Весь берег был застроен и загроможден бесчисленным множеством сарайчиков, хибар, огородов, перегорожен заборами, из-за которых на Артемия Ивановича бросались собаки, так что ему то приходилось то обходить препятствия под самым обрывом, чавкая по совершенно белой севастопольской грязи, то пробираться берегом, между лодок, пристаней, рыбачьих сетей и всякого ржавого железного хлама.