Операция Наследник, или К месту службы в кандалах
Шрифт:
— Сколько у вас стоит одноместный нумер? — спросил Бинт у портье внизу, войдя в сумрачный и прохладный после уличного света холл.
— Наши номера от пяти лир. Стол для проживающих в отеле полторы, три с половиной и пять лир, пансион от двенадцати лир и больше.
— Я согласен, — устало сказал Бинт. — Отнесите мои вещи в номер. — И он подал свою визитную карточку портье.
— Я не могу этого сделать, синьор, — возвратил карточку тот. — С нас хватит одного Бинта. Если вас что-то не устраивает, обращайтесь к хозяину, синьору Боцци.
— Ненавижу! — воскликнул Бинт и его тоненькие напомаженные усики распушились от гнева. — Будь проклят этот Гурин и ваш дурацкий отель вместе с синьором Боцци!
Глава 19
1
Синьор Боцци нетерпеливо прогуливался в холле своего отеля и с заметным раздражением поглядывал через открытую дверь на улицу, где прямо перед входом в отель на набережной бесновалось полтора десятка женщин, своим видом и поведением не оставлявшие сомнений в своей принадлежности одной из древнейших профессий. Вот уже третий день подряд эти женщины торчали перед его гостиницей, пугая сидевших за столиками уличного кафе при отеле постояльцев. Для безупречной репутации одного из самых дорогих и фешенебельных отелей в Венеции, каковым был «Гранд-Отель Даньели», это был серьезный удар. И сейчас синьор Боцци ожидал кардинального разрешения этой проблемы. Откуда-то сверху раздался шум и он выжидательно взглянул на лестницу. Вскоре показались два дюжих лакея в ливреях отеля, тащившие изо всех сил упиравшегося Артемия Ивановича. Еще один лакей нес следом небольшой потертый чемоданчик.
— У меня тут заплачено! — визгливо выкрикивал Артемий Иванович и возмущено сучил в воздухе ножками. — Канальи!
Ругательство «канальи!» казалось ему наиболее подходящим для местных жителей, живущих среди зловонных каналов.
Лакеи встряхнули его, приводя в чувство, и поволокли дальше. Артемий Иванович знал, что ничего у него не заплачено, и что он должен за пятикомнатный номер с двумя ванными ценою двадцать лир за три дня, но не мог смириться с итальянской бесцеремонностью. Он бывал во многих европейский городах, но нигде с ним не обращались так грубо, выкидывая из местного «Гранд-Отеля».
— Канальи! — крикнул он еще раз и забился в руках у лакеев еще сильнее, завидев толпу женщин у входа.
Завидев Артемия Ивановича в темной глубине отеля, женщины взревели и в воздух гневно взметнулись пятнадцать кружевных зонтиков с крепкими ротанговыми ручками.
— Каччо!
— Мадонна путтана!
— Ла френья ди туа соррелла!
— Минкьоне!
— Каццо!
— Мерда!
Поток непонятных гневных ругательств, извергнутых жрицами любви на голову Артемия Ивановича, не на шутку испугали его. Он вырвался из рук лакеев и бросился обратно на лестницу, сбив с ног того, что не спеша шел с его чемоданчиком. Проститутки ворвались в отель, смяв сопротивление швейцаров, и ринулись следом за Владимировым.
— Синьор Бинт! — заверещал Боцци. — Вай ин мона! Ватти а фаре уна пипа!
— Сам ты пипа! Суринамская! — успел выкрикнуть хозяину отеля Артемий Иванович, прежде чем был настигнут разъяренными женщинами.
Такое непонятное для большинства обитателей гостиницы поведение путан объяснялось очень просто. В первый же день своего пребывания в Венеции, отпущенный с извинениями из префектуры на поруки русскому консульству, он вернулся в гостиницу, сняв по пути всех проституток на набережной Скьявони от площади Св. Марка вплоть до Публичного сада. Их оказалось ровно пятнадцать штук. Приведя их к себе в номер, он усадил растерянных жриц любви на диваны и, взяв в спальне со столика только что оконченную рукопись своей нравоучительной сказки для юношества о пользе промывания желудка раствором марганцовки в пропорции 1:3, озаглавленную «Волшебная клизма», принялся за чтение. Вскоре он устал и удалился в спальню, где крепко уснул, предварительно заперев дверь. Ожидавшие неистовой оргии, буйной вакханалии и чудовищных непристойностей, проститутки ждали продолжения
Чей-то зонтик, зацепив Артемия Ивановича за ногу, прервал его стремительный бег вверх по лестнице и он упал, покатившись вниз по ступенькам. Словно снежный ком, он оброс сбиваемыми с ног женщинами и докатился до самого синьора Боцци, оставшись совершенно невредимым в отличие от своих преследовательниц. Он выбрался из груды визжащих и матерящихся тел, ударил головой синьора Боцци в живот и выскочил на набережную. Его растрепанный вид, оторванный у пиджака рукав и яркий венецианский фонарь под глазом распугал публику, которая мгновенно освободила ему путь.
Артемий Иванович успел добежать до горбатого мостика перед Дворцом дожей, прежде чем из отеля с воем, словно рой разъяренных лесных пчел из разворошенного медведем гнезда, вылетела орава путан и кинулась в погоню. Оказавшись в роли Орфея, преследуемого неистовыми вакханками, Владимиров, словно лань, полетел по набережной к Пьяцетте. Из вынесенных из гимназических коридоров знаний он смутно припоминал, что оторванная голова Орфея по какой-то реке доплыла до острова Лесбос и там вещала всякие пророчества местным жителям, лесбиянам и лесбиянкам. Размышляя о сих приятных перспективах, он не замедлял ход, будучи уверен, что вонючим венецианским каналам его голова может, конечно, волею судеб вместе с дохлыми крысами и расколотыми гнилыми арбузами выплыть в море, но уж точно не доплывет до Лесбоса.
При его появлении на площади Св. Марка огромная стая жирных голубей поднялась с мостовой, сизой тучей закрыв небо, и тут же попадала обратно, не умея толком летать. Полицейский чиновник истошно закричал и бросился к Артемию Ивановичу наперерез, но он был такой же жирный и не приспособленный к быстрым телодвижениям, как и голуби, так что через несколько шагов вынужден был остановится, чтобы перевести дух.
— Папа! Папа! — раздался на всю площадь звонкий мальчишеский голос. — Это же тот дядя, который поймал белую гулю!
Артемий Иванович встретился взглядом с восхищенными глазами мальчика, сидевшего со своими родителями за одним из столиков, и оглянулся. Он сильно опередил своих преследовательниц, которым тяжело было бежать на высоких каблуках. Остановившись и расправив грудь, Артемий Иванович приветственно махнул мальчику рукой. Он хорошо запомнил его с того злополучного дня, когда в ожидании прихода Фаберовского на площади Святого Марка ловил для мальчика голубей.
— Чего это он, Тит Спиридонович, от женщин бегает? — спросила у мужа мать мальчика. — И господин вроде приличный, Кирюше вот гулю словил…
— Потому что наш, природный русак, — с гордостью ответил Тит Спиридонович. — Говорят, что несколько дней назад он заперся в номере с пятнадцатью магдалинами и демимонденками, и к утру свел их всех с ума. Во как! Знай наших!
Жена проводила взглядом Артемия Ивановича, вновь начавшего свой бег в сторону собора, и только тяжело вздохнула.
— Вот он пятнадцать, а ты… только и можешь картинки срамные покупать! Весь саквояж ими забит. А если Кирюша их увидит?
— Да видел я эти картинки! — презрительно ответил Кирюша. — У нас в гимназии второгодник Поросятьев и не такие приносил. На одной, значит, вот что: стоит баба голая, а он ее…