Операция Наследник, или К месту службы в кандалах
Шрифт:
Чтобы отвязаться от назойливого фотографа, Бинт залез в карман и протянул было тому монету в пол-лиры, когда взгляд его наткнулся на выставленную в качестве образца фотографию, изображавшую нарисованную на холсте полногрудую русалку (этот холст с дыркой вместо головы стоял у фотографа за спиной) с мужским лицом, в котором Бинт мгновенно узнал своего противника.
— Скажите, мсье, что это за фотография?
— О, синьор, не обращайте внимания. Это всего лишь образец. Обычно с этим фоном у нас снимаются девушки. Для мужчин у меня есть фон в виде славного гондольера, плывущего
— Меня интересует именно эта фотография.
— Увы, синьор, клянусь Мадонной, но она заказана одним русским синьором. Он большой чудак, сказал, что скоро тоже будет плавать под водой, как русалка и потому желает сняться именно в таком странном для мужчины виде. Он обещал забрать карточку завтра.
— Напечатайте ему другую. А эту я заберу с собой.
— Но синьор!
— Вот тебе лира и угомонись, — Бинт добавил к половине лиры еще одну такую же монету и, забрав карточку, продолжил свой путь.
Такие явные следы жизнедеятельности Гурина, встречавшиеся ему буквально на каждом шагу, куда бы он не направлял свой путь, показались ему подозрительными. Не кроется ли за всем этим какая-нибудь ловушка?
С замиранием сердца он вошел в здание дворца, выходившего фасадом на Большой канал прямо напротив палаццо Джустиниани. В фойе отдал лакею свою визитную карточку и стал дожидаться, когда его пригласят для беседы. Ждать пришлось на удивление недолго.
— Что вы там натворили, господин Бинт?! — с возмущением обратился к нему молодой человек с всклокоченными бакенбардами и кривыми ножками ижицей, уперев руки фертом. — Нам едва удалось договориться с префектурой, чтобы вас отпустили. Иначе представляете какой возник бы скандал! Тайный агент русского правительства попирает достояние Венеции, давя голубей на площади Св. Марка! Нам пришлось бы объявить вас душевнобольным и дезавуировать ваши действия.
— И вы, конечно же, посылали запрос в Париж? — обреченно спросил Бинт.
— Да уж, пришлось нашему консулу графу Бенбо порадовать и вашего начальника господина Рачковского, и парижского консула Карцова. Уж не знаю, докладывали ли они послу барону Моренгейму, но телеграмма о том, что мы любым способом должны избежать огласки вашего пребывания в Венеции и не допустить ареста властями, пришла нам не из консульства, а из посольства.
«Хитрый, дьявол!» — подумал француз, холодея. Он представил, какой разнос учинит ему Петр Иванович по возвращении в Париж, ведь Рачковский не знает, что все эти инсинуации происходят от Гурина. Мало того, Рачковский, скорее всего, понял дело так, что задержание Бинта связано с тем, что он убил Владимирова и теперь был страшно обеспокоен.
— Я бы вам советовал, господин Бинт, — сказал молодой человек с ногами ижицей, — чтобы вы по крайней мере на неделю исчезли из Венеции или затаились где-нибудь, пока все не успокоится. Иначе даже наших возможностей может не хватить, чтобы замять ваш дурацкий поступок.
Бинт знал, что оправдываться ему бесполезно. Он покинул консульства и вернулся на Пьяцетту, где сел за столик и заказал себе кофе. Проклятые голуби
На какое-то время он оказался избавлен от голубей, когда к нему подошел монах в сутане и стал трясти жестяной кружкой перед носом, призывая пожертвовать на церковь. Однако он оказался не менее назойливым, чем голуби, и Бинт все-таки потерял терпение. Француз вскочил и наорал на опешившего монаха, который не привык к такому обращению и поспешно ретировался в собор, уступив место обратно голубям.
Знакомая русская речь, раздавшаяся за спиной у Бинта, заставила его обернуться. От резкого движения голуби с шумом взлетели и француз увидел, как к нему тотчас направился полицейский чиновник.
— Смотри, папенька, этот дядя тоже гулей пугает, — сказал маленький русский мальчик своему отцу, с которым они занимали соседний столик.
— Ну что ты, Петенька, он же не бегает по площади! — ответил папаша.
Мальчик встал из-за стола и, подойдя к Бинту, заглянул в глаза.
— Дяденька, поймай гулю, — шепотом попросил он.
Бинт не очень хорошо знал русский язык, но просьбу мальчика он понял сразу.
— Убрайся прочь, маленький негодяй! — зашипел он на мальчика. — Иначе я отдам тебя полицейскому. — И Бинт указал на остановившегося невдалеке полицейского чиновника.
— А тот русский дядя поймал мне гулю, — презрительно сплюнул мальчик.
— Петенька, зачем ты плюешься! — вмешался отец. — Это неприлично.
— Дяденька Бинт сказал мне, что он не только гулю, он мне и журавля поймать может. А у этого французишки кишка тонка!
— Ну-ка, мальчик, подойди сюда! — зарычал Бинт, так что даже голуби на соседних столиках на мгновение перестали попрошайничать и приставать к людям. — Вот это твой дяденька Бинт?
И он продемонстрировал испуганному мальчишке карточку с Артемием Ивановичем в виде русалки. Мальчик утвердительно кивнул, а потом вдруг закричал отцу, срываясь на петушиные нотки:
— Папенька, папенька, почему он мне картинки с голыми тетками показывает, какие я у тебя в бюро на пасху нашел!
— Как вы сметее! — вознегодовал папаша и стал подниматься из-за стола. Пролицейский, собравшийся было удалиться, вновь обратил внимание на Бинта и переместился ближе к сцене событий.
Положение складывалось не в пользу Бинта и он, спрятав фотографию и заплатив за кофе, поспешно бежал с Пьяцетты на набережную. Усталый и убитый появлением неприятного двойника, он решил укрыться до утра в гостинице, куда уже должны были доставить его багаж. А утро, как утверждает пословица этих невозможных русских, вечера мудренее.
Гостиница находилась в богато украшенном красном четырехэтажном здании в остроарочном стиле XV века с желтой вывеской «Отель Роял Даньели», с бело-голубыми полосатыми тентом над набережной и маркизами над окнами.