ОПГ «Зосима Тилль»: АПЧХИ!

Чащин Александр

«Устал, простыл, хронический недосып», – с самого утра крутился в голове у Мефодия речитатив известного в узких кругах рэпера из третьей столицы. С самого со сранья изрядно помятый Меф торчал в офисе. Несмотря на то, что руководство протрубило общий сбор, вокруг никого и ничего не происходило. Мефу не оставалось другого, кроме как, стоя у полноростового окна курилки, напряжённо вглядываться в даль. Даль заслоняла консервная банка соседнего бизнес-центра, и поэтому складывалось впечатление, что Фодя что-то судорожно, но тщетно ищет глазами в окнах соседских офисов. Когда он уже готов был плюнуть на это дело и вернуться в оупенспейс, в ухо неожиданно постучался сиропно-приторный нисходняк букв: «Вы не заблудились? Я могу Вам чем-то помочь?» Меф резко развернулся, и его глаза упёрлись в бейдж: «Эраст Красопуськин, служба курьерской доставки».

«Очень страшная Вы женщина, Мефодий!», – не терял инициативу курьер, – «Вот наблюдаю за Вами уже несколько лет – ни стиля, ни шика, ни шарма, ни лоска. О блямуре вообще промолчу… Вечно взъерошенная, чего-то там себе думающая. Но какая же, не смотря на все эти недостатки, у Вас попочка, Мефодий! Да и горло,

судя по тому, как вы иногда кричите на подчинённых, тренированное. Пухлость губок, надеюсь, не накусанная?» – убедившись, что гарантированно обратил на себя внимание, затоковал Краснопуськин, – «Может быть да как-нибудь, ну что, куда? к тебе? ко мне?» – с приторно-сладким выражением лица он попытался приобнять Мефа. «Ты что, из этих что-ли, «туалетных дедушек», краснокачанный Эрос?» – Меф машинально развернулся к нему передом и инстинктивно попятился назад. «Я – Эраст, Мефодий, Э-э-э–раст. Я почту по зданиям разношу, корпоративную, я давно тебя заприметил». «Я-то тут при чём, Эраст?» – насилу удержался от рифмы Меф, – «Бред какой-то!». «Бред – не бред, но прав был один тверской губернатор, когда про говорящие фамилии писал, а уж говорящие имена вообще «ммммм», скажу вам!» – недвусмысленно выдохнул ему в лицо Эраст и, неприлично вихляя полупопиями, направился в сторону стороны выхода из курилки. Отворив массивную дверь клозета, он в крайний раз обернулся и хитро подмигнул: «А ещё Вы глупая женщина, Мефодий!» После чего растворился в бесконечных коридорах по-утреннему хмурого бизнес-центра. Точнее, растворился только сам Эраст, слова он намеренно оставил в предбаннике уборной, с усилием захлопнув за собой дверь.

«Вы когда-нибудь задумывались, почему наши отношения складываются тем или иным образом? Или рушатся как карточный домик от любого дуновения ветра из-под носа», – несмотря на то, что Голос читал по бумажке, живости в нём начинало прибавляться. Видимо сказывалась востребованность, на фоне которой обида на Гусляра потихоньку отходила на второй план, – «Почему, сколько бы усилий мы не прилагали, как бы не пытались изменить себя внутри этих отношений, даже посещали психоаналитика, итог один – отношения, обречённые быть разрушенными, неминуемо покоряются фатуму», – он на секунду замешкался, перечитал заново про себя последний абзац и запутался окончательно. «А что, если модель отношений переложить на более простые, пусть даже и самые смелые аналоги, как абсурдно бы это не звучало?» – Голос с потолка предпринял слабую попытку выйти из положения, заодно надеясь самому разобраться, что здесь где и за чем находится почём.

«Представь, ты стоишь в торговом центре перед дверьми клозета. Девочки – налево, мальчики – направо», – услышала где-то в районе гипоталамуса Аглая, – «В какую из дверей ты пойдёшь, если будешь уверена в своих моральном одиночестве и аморальной безнаказанности? Ведь если из двух дверей ты не выберешь для тебя неизведанную, то какая ты после этого женщина? А если и выберешь, то как же быть с тем, что ты какая-никакая, но всё-таки женщина?» «Я… Может быть… Может быть завтра?» – отступая от внезапно возникшей перед её глазами преграды робко промямлила Аглая. «Нам изо всех утюгов стараются втюхать твоё «завтра»», – перехватил инициативу голос из района гипофиза. «Купи вот этих чудодейственных пилюлек, питайся по вот этой распрекрасной диете, сделай вот эту волшебную операцию и завтра ты проснёшься здоровой, стройной и, вообще, все мужики будут штабелями укладываться у твоих ног. Не «сделай это сейчас и будь счастливой сегодня», заметь, а именно заплати сейчас и жди завтра. Купи себе своё распрекрасное завтра…»

«Постойте-постойте! Про завтра я уже писал!» – возмутился вдруг откуда не возьмись прямо ввысь появившийся Автор-жгун, – «Это – плагиат, я жаловаться буду!» «Оба-на, Автор из ларца инь-в-янь-вставивший с лица! Ты как здесь?», – рассмеялся ему в ответ тонкий девичий голос грудным женским смехом. Вероломно осаждённый Жгун без заминки идентифицировал свою так некстати оказавшуюся в неожиданном месте в нежданное время Совесть, – «А кто это у нас не далее, как энного дня у покойной рок-звезды текстик стырить пытался?» «Но я же не это… Я же не стырил, в смысле. И вообще, я исправился!», – с вызовом заявил труженик пера. «Завтра?», – сделав вид, что не заметила уязвлённых реляций своего обладателя, резко перевела тему разговора Совесть, – «Да-да, припоминаю, было дело… Ты писал что-то про завтра. Но про завтра завтрашнее, завтра вообще. А у нас тут завтра наше нашенское, завтра женское, посему оно всесторонне законкретизированное, дюже узкоспециализированное и чуть ли не глубоко законспирированное. Так что займи своё место, от греха подальше, и слушай. Где грех – сам разберешься, взрослый уже». «Со временем ты забываешь, что живёшь, всё-таки, сегодня, а так красиво разрисовываемое в рекламе завтра по жизни настоль же достижимо, как и локоть для укуса», – продолжилось в районе глашкиного гипоталамуса, – «Тебе говорят «сегодня ты делаешь своё завтра», но при этом молчат, что твоё сегодня в данный момент не делает никто. Так может и стоит «случайно» ошибиться дверью туалета, сделав тем самым хоть чуть-чуть своего сегодня самой, чтобы в никогда осязаемо не наступающем завтра не было мучительно больно за бесцельно прожитые, может быть, именно без этого кусочка сегодня, годы?» «Ну, я пошла?», – могло показаться, что в пустоту, спросила Аглая. «Ага, шуруй, лады, вкалывай! Лучше пусть тебе будет стыдно завтра за то, что будет сейчас, чем всю оставшуюся жизнь, за то, что не было стыдно сегодня», – ответил ей хохоток из района гипоталамуса. «Вперёд и с песней!», – толкнул её в спину «гипофиз». «Ноу Фьюча», – пародируя скандально знаменитую панк-группу прогнусавил «гипоталамус». «То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит», – затянула Глашка и сделала первый робкий шаг по направлению вперёд. «То моё сердечко ноет, как осенний лист, дрожит», – подхватили женские голоса и оставшаяся за спиной Аглаи массивная, обшитая шпоном дверь предательски захлопнулась.

«Отношения есть везде, они

складываются ежесекундно и это их нормальное состояние», – разруливал на магистраль с просёлка Голос с потолка, – «Вот зашли Вы в метро – оставили позади себя отношения с улицей. Всё – отношения «Вы и Улица» разрушены, их можно восстановить лишь только в случае, если вспомнить, что забыли купить любимый батон в булочной за углом перед входом в подземный переход. Но, как не склеить разбитую чашку, так и они не вечны. Нет, у Вас сегодня девятибалльно ещё сложатся отношения с Улицей. Но это будет уже совершенно другая Улица. Итак, Вы – в метро. Метро располагает уже к зоологическим параллелям. Какая чехарда отношений! Отношения с той недовольной тёткой из кассы», – здесь Голос невольно поморщился, – «Отношения с заспанным дядечкой у эскалатора, отношения с людьми на нём, отношения с людьми в вагоне… Мужчины, входя в него, крутятся, как собаки, собирающиеся отложить кучку. Женщины – ведут себя, как кошки, пытаясь влезть в самые укромные пространства, а когда двери закрываются, все моментально становятся коровами, тупо глядят в одну сторону и покачиваются в такт скотовозке. Всюду жизнь! А там, где есть жизнь – всегда будут отношения».

«Совсем что-то наша в девках засиделась», – продолжила «гипоталамус» тоном, будто Аглаи рядом и в помине не было, а сами голоса звучат вовсе и не в её голове, – «Мужика бы себе хоть какого-никакого завела, для здоровья, «кекс-онли», так сказать. А то хиреет наша девка на глазах! Глядишь, и до синих чулок уж недалече…» «Да, о каком «кекс-онли» ты можешь говорить», – возразила ей «гипофиз», – «Когда наши мужики проституток до утра продлевают исключительно за-ради «А поговорить»? Не в их это менталитете «кекс-онли», впрочем, как, если пристально задуматься, и сам этот кекс, крекс-пекс-фекс. В их ментальности – трах. Бессмысленный и беспощадный. А кекс… Кекс изделие кондитерское, оттого нашим мужикам, которым борща, да понаваристей подавай, непонятное и идеологически чуждое. «Ты кексом занимался? Нет, но уже категорически осуждаю!» «А у меня вот, в своё время, были такие отношения», – попробовала слабо возразить «гипоталамус», – «И ничего, зато живу, цвету и пахну…, тьфу, благоухаю!» «И что тебе в этом «кекс-онли» больше нравилось, когда кто-то был «кекс-онли» тебе или, когда ты сама была для кого-то «кекс-онли»», – с едва уловимой насмешкой поинтересовалась «гипофиз». «Честно? Больше всего мне нравилось бухать в перерывах между этими отношениями». «Вот и я о том же… Не получается радоваться жизни? Поздравляю, подруга! Ты не живёшь, ты – существуешь». Жизнь вообще такая штука, как на неё не посмотри, с одной стороны, она – супер, но с другой стороны – то морда, то задница. Все мужики – звездуны, болтуны, лицемеры, гордецы и похотливые трусы, достойные только презрения. Все бабы – хитрые, хвастливые, любопытные и развратные сучки, заслуживающие осинового кола Великого Инквизитора. Но самое святое и возвышенное в их мире – союз двух таких несовершенных и отвратительных существ. И неважно, куда катится их мир, главное, чтобы не укачивало по дороге», – «гипоталамус» в расстроенных чувствах сквозь зубы сплюнула излишками накопившегося за время её пламенной речи вазопрессина в район глашкиных ассоциативных зон и напряжённо замолчала.

«Всё, что нас ежедневно окружает, это не более, чем общественные отношения», – с небольшой заминкой, под впечатлением от своего неожиданного зоопассажа, продолжил Голос с потолка. «А что творится в наших мирах, куда мы так редко и выборочно впускаем Своего Человека? Каковы отношения внутри этих миров? О, они настоль разнообразны, что перечислять все их формы можно до бесконечности! Море – судно, маньяк – жертва, рыбак – рыбка, растение – садовник, подушка – голова, цветок – пчела, кольцо – палец, чистый лист – перо, тарелка супа – ложка, дождь – радуга, фильм – зритель…» Голос, хоть и в рамках генеральной линии, но закономерно начинал нести отсебятину, что, в принципе соответствовало тренду повествования, так и стремившегося выйти из-под какого-либо контроля.

Исследовавшей пространство мужской уборной, с высверленными тридцатым диаметром сквозными дырами в перегородках, Аглае было явно не до того, а посему прислушивалась она к салонным беседам в своей голове в половину среднего уха. Её более заботило иное. То ли в силу пикантности и новизны ситуации, то ли из смешанного со страхом стыда быть застигнутой врасплох, а может просто от изучения похабных рисунков и недвусмысленных надписей на стенах кабинок, она внезапно испытала приступ дичайшего возбуждения. Войдя в крайний от входа отсек, она на уровне глаз обнаружила цитату из классика: «Чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей». Крылатое выражение было зачёркнуто и чуть ниже исправлено на парафраз: «Чем больше женщину мы меньше, тем меньше больше она нам». Однако и этот вариант кого-то из местных завсегдатаев явно не устроил, и он, вымарав предыдущий, оставил для истории автограф: «Чем меньше в женщине загадок, тем больше пофиг мужикам». Конечно, написано было не «пофиг», всё выглядело гораздо брутальней и даже было должным образом проиллюстрировано. Но, вероятно, в силу именно этой наглядной натуралистичности, этого расширенного эмоционального диапазона матерного слова, состоящего из знаков икс, игрек и ещё одного неизвестного высшей математике, Аглая, на какой-то миг спонтанно напряглась и внезапно расширила себя улыбкой.

«Не будет спокойным море – потонет судно», – продолжал по полям, по долам Голос с потолка, – «Предложит жертва самой занять позицию сверху – маньяк превратится в импотента, не соблазнится рыбка на наживку – рыбак лишится самомнения, завянет любимое растение – садовник переквалифицируется в писсиониста, не будет удобна подушка – голова изноется от мигрени, не будет цветок богат на нектар – так и простоит холостым всё лето», – Голос задним умом понимал, что его несёт, но сказать себе «стоп!» было выше его сил, – «Не подойдёт кольцо по размеру – останется палец без украшения, не найдётся перо – останется девственно чистым лист, не найдётся ложки – суп покроется слоем жира, не пройдёт дождь – не появится радуга, будет плох фильм – зрители разойдутся не дождавшись финальных титров».