Опора трона
Шрифт:
— Поедешь в ставку к Государю вместе с эстафетой о нашей виктории! Лично ему передашь, — огорошил героя командир легиона. — Пусть он тебе награду назначает. Сей подвиг георгиевского креста достоин! От меня же авансом получай капральское звание!
— Я? К Государю?! — замотал головой огорошенный Сенька. — Я и верхами не умею…
— Ничего! Помчитесь на почтовых, как баре!
Пименов растерялся от неожиданности.
А в бою-то не плошал. Сколько на тот свет отправил дворянчиков? Со счета сбился.
Чика перед
— Никакой жалости к врагу! — кричал он, горяча своего жеребца, заставляя его выплясывать перед строем егерей. — Перед вами не ваши братья, насильно в солдаты забранные. Перед вами будут те, кто столетиями пил мужицкую кровь. Дворяне! Пришли снова нас в ярмо загнать. Никакой им пощады! Да не дрогнет в бою ваша рука!
Сенька вспомнил своего батьку, сгинувшего в господском руднике, и пообещал себе отправить на тот свет не меньше трех офицеров.
Трех? Да он человек двадцать уконтропупил. И товарищи от него не отстали. Кровавую баню панинцам устроили — с венечками из свинца и стали. Сперва, пока те вышагивали гордо под барабаны. Потом, когда заметались меж шанцев. А когда дрогнули, подались назад, смешавшись с кавалерией, когда первыми побежала задняя стенка каре, в вслед за ней — оставшаяся часть корпуса, вот тут-то и пошла потеха. В штыки! Кремень давно искрошился, патронов осталась самая малость, хотя брали с запасом, туго набив патронташи. Осталось лишь холодное оружие, да в спину им колоть вышло удобно, пусть и коротковата егерская фузея. Пардону никому не давали. Гнали и гнали ворога, добивая даже раненых. Егеря-то неслись, как на крыльях — пригодилась бегательная экзерциция.
Сеньке посчастливилось догнать прапорщика со знаменем в руках. Саданул ему сзади в шею, так что 12-ти вершковый штык в форме ножа вылез у того из носа. Упал покойником офицерик. И знамя выронил. А ефрейтор подхватил, когда с трудом высвободил фузею из плена головы мертвеца.
Сколько накрошили пугачевцы панинцев никто подсчитать не брался. Все поле и окопы за ним были завалены телами. Потоки крови сливались в реку, и спокойные воды Цны окрасились красным, потеплели и понесли в Вышний Волочок страшную весть о погибели корпуса последней надежды. Неизмеримое горе пришло в дворянские семьи…
— Поедешь вместе с четверкой других героев, с теми, кто тоже отличился, — так решил отважный Зарубин, лично зарубивший немало врагов.
Приказано — выполняй! Наутро на двух тройках тронулась в путь победоносная эстафета. Под переливчатый звон валдайских колокольчиков. От станции к станции.
На одной вышла заминка.
— Нету у меня лошадей! — сердито буркнул содержатель почтовой станции, плюгавый старичок забитого вида.
— Ах ты, чиновная морда! — завопил один из зарубинцев, старший по званию, замахиваясь плеткой на почт-комиссара в чине коллежского регистратора.
— Обожди! — перехватил руку младшего
— Ваша правда, господин солдат. Уж я-то натерпелся от бар, что через станцию проезжали. Каждый в морду норовит дать.
— Не будет больше тебя никто бить! Мы таким барам так вломили, так вломили… Не почтовую карету им теперь подавай, а катафалк. О том и везем весть императору нашему, Петру Федоровичу!
— Что ж вы сразу не сказали, служивые! Да я… Да за ради такого дела… Поедете четверкой! Вот вам мой сказ!
Понеслись дальше. С ветерком.
Москву пролетели, толком не рассмотрев. Лишь Дом Правительства увидали, да кремлевские стены с башнями неподалеку. От чиновников военного министерства получили сопровождающего, который до последнего не раскрывал места, куда направлялись на юг. Ставка государя! То великая военная тайна! Лишь по прибытии узнали, что привезли их в село Турово — место удивительной неброской красоты: пологие холмы, мачтовые сосны, чистые озера и устье невеликой реки Лопасни, чьи воды впадают в Оку.
У избы, в которой проживал император, стоял почетный караул из муромцев. Сенька раньше их не видал и подивился их наряду. Даже расстроился слегка. Его карпуз супротив суконных шлемов смотрелся бедным родственником.
Царь вышел на крыльцо.
Пименов сперва думал бухнуться на колени, но потом вовремя вспомнил, что он не мужик какой, а зарубинец-егерь. Вытянулся во фрунт. Ружье за плечом, к плечу прижато зачехленное вражеское знамя.
— О, часовой! — узнал его царь. — С чем пожаловал?
— Эстафета от полковника Ожешко и бригадира Зарубина. Весть о великой виктории под Вышним Волочком! Корпус генерал-аншефа Панина наголову разбит. Его остатки сбежали в сторону Новгорода. И вот… — Сенька замялся, не зная, как докладывать. — Знамя. Полковое. Захватил во время боя!
— Экий ты молодец! Дай я тебя расцелую! — царь-батюшка троекратно облобызал растерявшегося Сеньку и обратился к остальным, кто прибыл вместе с ним. — Ну а вы что, тоже геройские герои? Чем похвалитесь?
— Знамя… Пушку отбил… Генерала в полон захватил…
— Как же вас мне наградить?
Младший сержант из полка Ожешко не растерялся:
— Цельный мешок наград привезли, Ваше Императорское Величество! С трупаков посымали!
Унтер аккуратно поставил перед ногами царя саквояж черной кожи. Открыл. Внутри блеснули золотом и бриллиантами ордена, а белой эмалью — кресты Св. Георгия на ленте цвета «дыма и пламени».
— Экий ты хитрец, младший сержант! Хочешь, чтобы я вам чужие офицерские награды вручил? Не пойдет! Подумаю и решу, как с вами быть. А пока назначаетесь в мой почетный караул!