Опознание невозможно
Шрифт:
— Мы здесь сами управимся, Лу. А ты ступай посмотри, не сидит ли на дереве твой парнишка с ножом для резьбы по дереву, — сказал Лофгрин.
Болдту не хотелось покидать собственный дом, но пришлось. Работа на месте преступления продолжалась до трех часов утра, после чего он вернулся к своему дому и обнаружил, что тот еще цел.
По всей вероятности, погибла еще одна женщина, была потеряна еще одна жизнь. Прошел слух, что все три сети кабельного телевидения отправили к ним операторов из Нью-Йорка, чтобы те сняли пожарища.
Утомленный Шосвиц поведал ему, что, несмотря на полное сотрудничество
— Все разваливается на куски, Лу. Полнейшая неразбериха. Слишком много пожаров, и дело почти наверняка будет похоронено в дебрях бюрократических интриг. Всеобщая свалка. А наклоняют тебя и меня, приятель.
Болдт не помнил, как уснул, но в семь утра его разбудил свеженький, как огурчик, и возбужденный Джон Ламойя. У Болдта затекла шея и болела голова. Ламойя выждал минуту, чтобы убедиться, что он безраздельно завладел вниманием своего сержанта.
— Ты помнишь, Гарман говорил нам о том, что его грузовик украли вместе с лестницей Вернера? — Он продолжал: — Грузовик и в самом деле существовал. Он действительно принадлежал ему. Но Гарману придется нам кое-что объяснить. Он ведь так и не заявил в полицию о краже, сержант. Еще более невероятно то, что он не потребовал за грузовик страховку.
Болдт немного поразмышлял над этим, давая своей голове проясниться.
— Поехали заберем его, — скомандовал он.
Ламойя кивнул и просиял.
— Чудесное утро, не правда ли, сержант?
На улице лил проливной дождь.
Глава сорок четвертая
По дороге к дому Гармана Ламойя и Болдт, которых сопровождала следовавшая за ними почти вплотную патрульная машина, слушали не любимую джазовую станцию Болдта, а беспорядочный набор шоу в прямом эфире на длинных волнах и очередные выпуски новостей. Последнюю жертву идентифицировали как Веронику Делатарио. Она стала четвертой известной жертвой Грамотея, и Болдт мог описать ее, хотя до этого никогда не видел: темные волосы, хорошая фигура, мать восьми-десятилетнего мальчика. По радио звучали оскорбления в адрес полиции, арестовавшей не того человека, то есть Николаса Холла, и жестоко критиковали все городские службы за то, что у дома сержанта полиции — «одного из них» — была сосредоточена уйма людей и техники, а в это время Веронику Делатарио выследил и сжег серийный поджигатель.
Выяснилось, что несколькими часами раньше в этот же день полиция получила очередное стихотворение, к которому прилагался кусочек расплавленной зеленой пластмассы, и «ничего не предприняла по этому поводу».
В прямом эфире велись оживленные дискуссии о необходимости «нового руководства». Федеральные агентства мастерски организовали утечку информации о том, что они хотели бы возглавить расследование, отстранив от дела департамент полиции Сиэтла. Это привело Болдта в тихое бешенство, поскольку ему было известно, что взаимодействие рядовых сотрудников федеральных агентств и полиции Сиэтла было организовано безупречно. И только на административном уровне продолжались силовые игры.
Ламойя, не в состоянии выдерживать поток этой грязи и дальше,
Движение по дороге I-5 было невероятно медленным в обоих направлениях. Даже включив полицейскую мигалку и сирену, они едва ползли вперед.
Когда телефон и пейджер Болдта зазвонили почти одновременно, он понял, что его ждут крупные неприятности. Вероятно, Шосвиц намеревался отстранить его от расследования, и это сейчас, когда Болдт находился совсем близко к его завершению. Роль, которую играл Гарман, с самого начала не давала ему покоя: он являлся адресатом приходящих посланий, а тут еще и обнаружилась его служба в ВВС, непосредственно связанная с ракетными базами. Их единственная беседа прошла не на должном уровне, и даже сейчас, когда они ехали за ним, чтобы доставить для второго раунда допроса, против Гармана не было прямых улик.
Может быть, это звонила Лиз, которая прямо дала понять своему супругу, что в этот самый день, во вторник, намеревается вернуться в Сиэтл. Может быть, она не смогла связаться с Мариной, и Болдту предстояло выполнять отцовский долг в течение дня, пока его жена будет заниматься Бог знает чем с Бог знает кем. Он уже кипел от гнева, еще не успев откинуть крышку сотового телефона и ответить на вызов.
— Болдт, — резко бросил он.
— Ты слушаешь радио? — Это была Дафна.
— В машине.
— Пристегнись ремнем и переключайся на станцию КОМО на длинных волнах.
— Мы только что там были.
— Тогда ты слышал Гармана? — возбужденно спросила она.
— Что там насчет Гармана? — поинтересовался Болдт, и Ламойя буквально лег на него, пытаясь расслышать, о чем идет речь. Болдт оттолкнул его локтем.
— Ты готов? — задала она риторический вопрос. — Стивен Гарман, пожарный инспектор, в настоящее время совершает публичное признание в том, что он и есть Грамотей, наш убийца.
Болдт от неожиданности едва не выпустил руль из рук, отчего автомобиль совершил лихой вираж. Ламойя, вцепившись в рулевое колесо, спас обоих, продемонстрировав чудеса реакции.
Болдт сказал своему детективу:
— Гарман только что сделал признание. — Ламойя управлял автомобилем, а Болдт принялся крутить рычажок настройки, стараясь найти станцию. Это в самом деле был Гарман. И он тщательно и скрупулезно описывал все мельчайшие подробности своих преступлений.
Через пятнадцать минут они остановились у дома Гармана, который по-прежнему был в прямом эфире на радио, и сейчас отвечал на вопросы ведущего, которые больше напоминали попытку заставить его замолчать. Два передвижных пункта местных телевизионных станций засекли прибытие Болдта на место действия и сразу же начали прямую трансляцию.
— Он заперся в своей квартире, — закричал Болдту репортер, тыча микрофон ему в лицо. — Что думает по этому поводу полиция Сиэтла?
Болдту хотелось отделаться дежурной фразой: «Никаких комментариев», что было бы в данном случае самым безопасным выходом. Но он испугался негативной реакции на подобное ни к чему не обязывающее заявление.
— Мы прибыли сюда, чтобы арестовать мистера Гармана по нескольким обвинениям, проистекающим из пожаров со смертельным исходом в графстве Кинг-каунти.