Опричник
Шрифт:
— Как же они угомонятся, если их то и дело подначивают? — хмыкнул я.
— Кто? — посмотрел на меня царь.
— Наши же воеводы, по незнанию, османы, чтобы границы твои в беспорядок привести, священники воинствующие, в попытках к православной вере обратить, — перечислил я. — Вот они и сопротивляются.
— И на всё-то у тебя своё мнение есть! — язвительно произнёс государь.
— Такой уж я человек, — пожал я плечами.
— Ладно. Службу ты хорошую сослужил, — сказал Иоанн.
— Заехал я по пути в поместье новое своё, — поспешил пожаловаться
— Так, — проворчал царь. — Разорено оказалось?
— Нет, государь. Там и не было отродясь ничего, — сказал я. — Ни деревень, ни хуторов, ничего. Пустошь натуральная.
— Так, и что? — спросил он.
— А мне ведь по разряду с них всадников выставить потребно, и самому снарядиться, — сказал я.
— А ты разве в поместной сотне служишь? — фыркнул государь. — Ты же сам опрично мне служить взялся, с казны кормишься, на кой-тебе поместье? Ещё и пустое. Ну забрали бы его обратно в казну, тебе какое с этого горе?
Я даже растерялся, не сразу нашёлся с ответом.
— Или ты как все, под себя токмо гребёшь? Что дали, то моё? — пытливо спросил Иоанн.
— Нет, государь, — сказал я.
— В слободе стрелецкой был? — спросил он.
— Нет, не успел, — сказал я.
— Вот и поезжай туда, — сказал царь. — Людей себе нашёл?
— Нет, государь, — глухо произнёс я. — В дороге не до того было.
Ложь, очевидная ложь. Признаваться в том, что я не сумел выполнить такое простое задание, было неловко и стыдно.
— Ступай тогда, — сказал царь. — Вынюхивай измену, или как ты там говорил.
Об измене я готов был доложить хоть сейчас, как минимум, князь Старицкий со своей матерью однозначно готовили заговор, возможно, даже просто по старой привычке, но доказательств не было, и подозрения так и остались невысказанными.
— Слушаюсь, государь, — склонил голову я.
Это было не фиаско, но близко к тому, иначе царь не отослал бы меня из Кремля и своего ближнего окружения. Не опала, но уже и не милость, и из царского кабинета я выходил с тяжёлым сердцем. Нужно было каким-то образом вновь доказывать свою полезность и верность.
Как с капризной девушкой, ей богу. Регулярно нужно баловать, только не цветами и подарками.
Из царского терема я вышел мрачный и хмурый, не отвечая на расспросы. Неизбежно пойдут слухи, мол, Злобин теперь в опале, но мне до них не было дела. Болтать всё равно будут, и слухи про себя меня не интересовали, в отличие от слухов про царских приближённых. Пусть большая часть из них — пустопорожняя болтовня, выдумки фантазёров, но иногда и в куче навоза можно отыскать орешек.
Заехал за дядькой, вместе с ним отправились в слободу, как и велел государь. В конце концов, и там можно неплохо существовать. Причём бесплатно. Пусть и в компании этого ярыжки Харитона, но второй раз я уже не попадусь.
Дядька, как и всегда, был готов выезжать в любой момент и на любой край страны. Лёгок на подъём, иначе и не пошёл бы в боевые холопы.
—
Мы пустили лошадей шагом и ехали стремя к стремени, рядышком.
— Так себе, — буркнул я. — Казань оценил, конечно, а в остальном так себе.
— Ништо… — сказал дядька. — Будет и на твоей улице праздник.
— Лишь бы он у моих недругов раньше не настал, — проворчал я.
Вернувшись в Москву, я снова попадал под прицел бояр и князей. И ставить палки в колёса мне будут непременно, их уже ставили, с самого начала. Не удивлюсь, если и подстава с поместьем — дело рук каких-нибудь бояр Разрядного приказа, недовольных моим стремительным возвышением. Интриги кругом, словно в паутине, а я, пусть даже и ввязался во всё это по собственной воле, был скорее прямым и бесхитростным рубакой, нежели пауком-интриганом. И от этого задачи мои усложнялись в разы.
Мы выехали за Китай-город, проехали через ближние посады, миновали Яузу. Царь наверняка отослал меня не просто так из Кремля, но всё же велел оставаться в слободе, чтобы меня можно было легко найти в случае надобности.
Вскоре показалась и она. Стрелецкая слобода. И к моему удивлению, в ней оказалось полно народа, но не стрельцов в красных кафтанах, а незнакомых людей в чёрном, но не иноков, а мирян. С саблями и ножами на поясах.
— Стой! Кто такие?! — окликнул меня караульный на въезде.
Я с недоумением посмотрел на него, не вполне понимая, что происходит.
— Это вы кто такие? — проворчал я.
— Мы-то? Люди государевы! А вы подите прочь, коли просто поглазеть явились! — ответил караульный.
— Старшего зови, — приказал я. — От государя мы.
— Ага, так я и поверил! — фыркнул караульный.
Я вместо ответа показал ему грамотку с печатью, которую хранил как зеницу ока. Караульный тут же переменился в лице.
— Проходите! Старшего кликнут сейчас! — широко улыбнулся он, пытаясь скрыть нервозность.
Я, признаться, тоже немного нервничал. Совсем не этого я ожидал, когда ехал сюда, в свою слободу.
Глава 12
Происходящее в слободе, с одной стороны, казалось смутно знакомым, с другой стороны, было в этом что-то неуловимо неправильное. Здешние бойцы, очевидно, занимались по моему уставу, тренируясь ходить строем и сражаться огненным боем по-новому.
Мы спешились, прошли немного по вычищенному двору пешком, ведя лошадей в поводу.
К нам, наконец, подошёл старший, бритоголовый плечистый мужчина с окладистой бородой, цветом напоминающей выцветшую на солнце серую овчину. Тоже в чёрном подряснике, с саблей на поясе.
— Здрав будь, Никита Степанович, — сказал он.
— И ты здравствуй, — я смерил его пристальным взглядом.
Раньше я его не встречал, однако моё имя он знал, и лицо тоже. Даже интересно, откуда.
— Прости, не помню имени твоего, — сказал я.
— Григорием Лукьянычем зовут меня, по роду Бельский, Скурата Бельского меньшой сын, — ответил он.