Опыты (Том 3)
Шрифт:
Latent ista omnia crassis occultata et circumfusa tenebris, ut nulla acies humani ingenii tanta sit, quae penetrare in caelum, terram intrare possit [454] .
Поистине, философия есть не что иное, как софистическая поэзия. Разве все авторитеты древних авторов не были поэтами? Да и сами древние философы были лишь поэтами, излагавшими философию поэтически. Платон — всегда лишь расплывчатый поэт. Тимон, насмехаясь над ним, называет его великим кудесником [455] .
454.
Все эти вещи скрыты и погружены в глубокий мрак, и нет стольпроницательного человеческого ума, который смог бы проникнуть в тайны неба иземли (лат.). — Цицерон. Академические вопросы, II, 39.
455.
Тимон Флиунтский (320–230 гг. до н. э.) — древнегреческийфилософ-скептик, ученик Пиррона. Тимон писал не только философские трактаты,но и ямбы, и эпические поэмы, и комедии. Приводимое в тексте содержится вего сатире («Силлы») на разных философов, встреченных им в загробном мире. УТимона говорится о «фантастических измышлениях» Платона (см. Диоген Лаэрций,III).
Подобно тому как женщины, потеряв зубы, вставляют себе зубы из слоновой кости и вместо естественного цвета лица придают себе с помощью красок искусственный, делают
456.
… Платон… говорит… — Тимей, 72 d.
Философы не только наделяют небо своими канатами, колесами и двигателями. Послушаем, что они говорят о нас самих и о строении нашего тела. У планет и небесных тел не больше всяких отклонений, сближений, противостояний, скачков и затмений, чем они приписывали жалкому крохотному человеческому телу. Они действительно с полным основанием могли назвать человеческое тело микрокосмом, поскольку употребили для создания его столько различных частей и форм. На сколько частей разделили они нашу душу, чтобы объяснить движения человека, различные функции и способности, которые мы ощущаем в себе, в скольких местах они поместили ее! А помимо естественных и ощутимых нами движений, на сколько разрядов и этажей разделили они несчастного человека! Сколько обязанностей и занятий придумали для него! Они превращают его в якобы общественное достояние: это предмет, которым они владеют и распоряжаются; им предоставляется полная свобода расчленять его, соединять и вновь составлять по своему усмотрению; и тем не менее они все еще не разобрались в нем. Они не в состоянии постигнуть его не только на деле, но даже и своей фантазией; какой-то штрих, какая-то черта всегда ускользает от них, как ни грандиозно придуманное ими сооружение, составленное из тысячи фиктивных и вымышленных частей. Но это не основание к тому, чтобы извинять их; в самом деле, если живописцы рисуют небо, землю, моря, горы и отдаленные острова, то мы готовы удовлетвориться, чтобы они изображали нам лишь нечто слегка им подобное; поскольку это вещи нам неизвестные, мы довольствуемся неясными и обманчивыми очертаниями; но когда они берутся рисовать нам с натуры какой-нибудь близкий и знакомый нам предмет, мы требуем от них точного и правильного изображения линий и красок, и презираем их, если они не в состоянии этого сделать [457] .
457.
… мы довольствуемся неясными и обманчивыми очертаниями… — Этосравнение приводится у Платона (Критий 107 b-d).
Я одобряю ту остроумную служанку-милетянку, которая, видя, что ее хозяин философ Фалес постоянно занят созерцанием небесного свода и взор его всегда устремлен ввысь, подбросила там, где он должен был проходить, какой-то предмет, чтобы он споткнулся [458] ; она хотела дать ему понять, что он успеет насладиться заоблачными высями после того, как обратит внимание на то, что лежит у его ног. Она таким образом правильно посоветовала ему смотреть больше на себя, чем на небо, ибо, как говорит Демокрит устами Цицерона,
458.
… подбросила… какой-то предмет, чтобы он споткнулся… —Приводится у Платона в «Теэтете» (174 а-b). По Платону, однако, служанкаФалеса была не из Милета, а из Фракии; к тому же в рассказе Платона неговорится ничего о том, будто она бросила что-то под ноги Фалесу, чтобы онспоткнулся.
Но мы устроены так, что даже познание того, что лежит у нас в руках, не менее удалено от нас и не менее для нас недосягаемо, чем познание небесных светил. Как говорит Сократ у Платона [460] , всякого, кто занимается философствованием, можно упрекнуть в том же, в чем эта женщина упрекнула Фалеса, а именно — что он не замечает того, что у него под носом. Такой философ действительно не знает ни того, что представляет собой его сосед, ни того, что он сам собой представляет; он не знает даже, являются ли они оба людьми или животными.
459.
Никто из исследующих беспредельность небесного свода не смотрит на то,что у него под ногами (лат.). —Цицерон. О гадании, II, 18. Приведенные слова выражают мысль не Демокрита, асамого Цицерона и направлены как раз против Демокрита.
460.
Как говорит Сократ у Платона… — Платон. Теэтет (см. прим. 458).
Не приходилось ли тем людям, которые находят доводы Раймунда Сабундского слишком слабыми [461] , для которых нет ничего неизвестного, которые воображают, будто управляют миром и все понимают:
Quae mare compescant causae; quid temperet annum; Stellae sponte sua iussaeve vagentur et errent; Quid premat obscurum Lunae, qui proferat orbem; Quid velit et possit rerum concordia discors, [462]461.
… людям, которые находят доводы Раймунда Сабундского слишкомслабыми… — Здесь явная ирония со стороны Монтеня, ибо на несостоятельностьдоводов Раймунда Сабундского указывает прежде всего он сам, разоблачая их напротяжении всей этой обширной главы.
462.
Что укрощает море и регулирует год; блуждают ли звезды по своей волеили движение их предопределено; почему серп луны то растет, то убывает; кчему стремятся и на что способны гармония и раздор в мире? (лат.). — Гораций. Послания, I, 12,16.
сталкиваться в своих книгах с трудностями, встающими перед всяким, кто хочет познать свое собственное существо? Мы ясно видим, что палец двигается и что нога двигается; что некоторые наши органы двигаются сами собой, без нашего ведома, другие же, наоборот, приводятся
Omnia incerta ratione et in naturae maiestate abdita [463] , — говорит Плиний. А блаженный Августин заявляет: Modus quo corporibus adhaerent spiritus, omnino mirum est, nec comprehendi ab homine potest: et hoc ipse homo est [464] .
И тем не менее эта связь никем не ставится под сомнение, ибо суждения людей покоятся на авторитете древних; их принимают на веру, как если бы это были религия или закон. То, что общепризнано, воспринимается как некий условный язык, непонятный непосвященным: такую истину принимают вместе со всей цепью ее доводов и доказательств, как нечто прочное и нерушимое, не подлежащее дальнейшему обсуждению. Всякий старается, наоборот, укрепить и приукрасить эту принятую истину в меру сил своего разума, являющегося гибким и подвижным орудием, прилаживающимся к любой вещи. Так мир переполняется нелепостью и ложью. Во многих вещах не сомневаются потому, что общепринятых мнений никогда не проверяют; никогда не добираются до основания, где коренится ошибка или слабое место; спорят не о корешках, а о вершках; задаются не вопросом, правильно ли что-нибудь, а лишь вопросом, понималось ли это таким или иным образом. Спрашивают не о том, сказал ли Гален [465] нечто ценное, а сказал ли он так или иначе. Вполне естественно поэтому, что это подавление свободы наших суждений, эта установившаяся по отношению к нашим взглядам тирания широко распространилась, захватив наши философские школы и науку. Аристотель — это бог схоластической науки [466] ; оспаривать его законы — такое же кощунство, как нарушать законы Ликурга в Спарте. Его учение является у нас незыблемым законом, а между тем оно, быть может, столь же ошибочно, как и всякое другое. Я не вижу оснований, почему бы мне не принять с такой же готовностью идеи Платона [467] , атомы Эпикура, полное и пустое Левкиппа и Демокрита, воду Фалеса, бесконечную природу Анаксимандра, воздух Диогена, числа и симметрию Пифагора, бесконечное Парменида, единое Мусея, воду и огонь Аполлодора, сходные частицы Анаксагора, раздор и любовь Эмпедокла, огонь Гераклита или любое другое воззрение из бесконечного хаоса взглядов и суждений, порождаемых нашим хваленым человеческим разумом, его проницательностью и уверенностью во всем, во что он вмешивается. Я не вижу, почему я должен принимать учение Аристотеля об основах природных вещей; эти принципы, по мысли Аристотеля, сводятся к материи, форме и «лишенности» формы [468] . Может ли быть что-нибудь более нелепое, чем считать само отсутствие формы, «лишенность» ее, причиной происхождения вещей? Ведь «лишенность» есть нечто отрицательное; по какой же прихоти ее можно считать причиной и началом вещей, которые существуют? Но решиться оспаривать это можно только ради упражнения в логике, ибо об этом спорят не для того, чтобы что-нибудь поставить под сомнение, а лишь для того, чтобы защитить главу школы от возражений противников: его авторитет — это та цель, которая выше всяких сомнений.
463.
Все эти вещисокрыты от нас вследствие слабости нашего ума и величия природы (лат.). — Плиний Старший. Естественнаяистория, II, 37.
464.
Ведь способ, каким соединяются души с телами, весьмапоразителен и решительно непонятен для человека; а между тем это и есть самчеловек (лат.). — Августин. О граде божием, XXI, 10.
465.
Клавдий Гален (129–200) — римский врач и естествоиспытатель,величайший теоретик античной медицины.
466.
… Аристотель… бог схоластической науки… — Для мировоззренияМонтеня характерно его отрицательное отношение к Аристотелю, но не кподлинному Аристотелю, а к искаженному католической церковью, «Аристотелю стонзурой», как остроумно называет его Герцен. Борьба с аристотелизмом быладля Монтеня борьбой со схоластикой; недаром Монтень называет Аристотелябогом схоластической науки. В этой борьбе Монтень имел сподвижником исоратником своего выдающегося современника, Петра Рамуса, аргументациюкоторого против Аристотеля он использует и продолжает.
467.
… идеи Платона… — Согласно идеалистическому учению Платона,идеи — прообразы чувственных вещей, вечные, неизменные и не зависящие отусловий пространства и времени, в то время как чувственные вещи непрерывноизменяются, возникают и погибают, а потому лишены истинного существования. —Основатель древнегреческой атомистики Левкипп и его гениальный ученикДемокрит (см. прим. 29, т. I, гл. XIV) признавали наряду с материей (бытием)самостоятельное существование пустого пространства (небытия). Бытие —полное, небытие — пустое. — Согласно Фалесу, вода есть начало всего; из неевозникают все вещи и в нее они в конце концов разрешаются. — Об Анаксимандресм. прим. 310, т. II, гл. XII. — О Диогене Аполлонийском см. прим. 320, т. II, гл. XII. Мусей — невозможно определить, какого Мусея Монтень имел ввиду. — На основании одного этого упоминания об Аполлодоре нельзяопределить, какого Аполлодора Монтень имел в виду. Согласно учениюЭмпедокла, вещества периодически соединяются и разъединяются под действиемдвух основных сил: любви, как принципа соединения, и раздора, как принципаразъединения веществ. В соответствии с этим возникают и распадаютсяобразующие мир тела-вещества. — Согласно учению Гераклита, первоосновой мираявляется огонь.
468.
… учение Аристотеля об основах природных вещей… — Ср.Аристотель. Физика, I, 7.
Из общепризнанных положений нетрудно построить все, что угодно, так как остальная часть сооружения строится легко, без препятствий, по тому же закону, что и основание. Действуя таким путем, мы находим, что наши соображения твердо обоснованы, и рассуждаем уверенно; ибо наши учителя настолько завоевывают наперед наше доверие, что могут потом выводить все, что им угодно, по примеру геометров, исходящих из принятых ими постулатов. То, что мы согласны с нашими учителями и одобряем их, дает им возможность склонять нас то вправо, то влево и заставляет нас плясать под их дудку. Тот, чьим гипотезам верят, становится нашим учителем и богом: он строит столь обширный и на вид ясный план своих сооружений, что по ним он может, если захочет, легко поднять нас до облаков.
Применяя такой подход к науке, мы приняли за чистую монету изречение Пифагора, что всякий знаток должен пользоваться доверием в своей науке. Диалектик обращается к знатоку грамматики по вопросу о значении слов; знаток риторики заимствует у диалектика его аргументы; поэт заимствует у музыканта его ритмы, геометр — у знатока арифметики его пропорции; метафизик же принимает за основу гипотезы физики. Всякая наука имеет свои признанные принципы, которыми человеческое суждение связано со всех сторон. Если вы захотите разрушить этот барьер — главную причину заблуждений, вы тотчас же услышите исходящее из их уст поучение, что не следует спорить с теми, кто отрицает принципы.