Ораторское искусство в древнем Риме

Стрельникова Инна Петровна

Имел ли место в действительности изложенный Тацитом разговор, или он плод его воображения, художественный вымысел — точно сказать нельзя. «Диалог», подчиненный определенному методу и плану, весьма искусно воспроизводит живую импровизированную беседу между друзьями; правда, речи их слишком хорошо систематизированы, слишком гармонично связаны между собой, чтобы быть таковыми в действительности. Вероятнее всего, это сочинение беллетристическое, некая оригинальная художественная композиция на материале слышанных автором разговоров, намеренный литературный прием, позволяющий Тациту развернуть во всей полноте и с разных сторон те острые вопросы, которые дебатировались в кругах римского образованного общества второй половины I в.

В «Диалоге об ораторах» рассматривается три таких вопроса: Что предпочтительнее — поэзия или ораторское искусство? Когда ораторское искусство стояло выше — в эпоху республики или империи? Каковы причины порчи красноречия? По этим вопросам выступают три пары персонажей, противостоящие друг другу в высказываниях: Апр и Матерн (оратор и поэт) — по первому

вопросу, Апр и Мессала (оратор-модернист и оратор-классик) — по второму, наконец, Мессала и Матерн — по третьему. При этом в первой части ведущая роль в беседе принадлежит Апру, во второй — Мессале, в третьей — Матерну. Секунд в спор не вмешивается, а может быть, его вмешательство содержалось в утерянной части 36 главы. Но его немногочисленные оценочные замечания, реплики и вопросы выполняют функцию промежуточных связок, обеспечивающих новый поворот темы дискуссии. Таким образом, сочинение Тацита четко делится на три части, не считая пролога с обращением к Фабию Юсту.

В первой его части излагается беседа о преимуществах ораторского искусства или поэзии, поводом к которой послужило решение Матерна оставить судебную деятельность и посвятить себя поэзии (гл. 5–13). Вторая часть начинается с приходом Мессалы, когда первый спор вызвал новый: что в красноречии хорошо и что плохо. Так завязывается разговор о заслугах древних и современных ораторов, кто из них владеет лучшим методом образования: Мессала говорит о преимуществах древних ораторов, отмечая упадок современного красноречия, Апр — лишь о различии между древним и современным красноречием, вызванном различными условиями, а не об упадке красноречия, Матерн замечает, что в основании упадка кроются определенные причины (гл. 14–27). Это замечание Матерна служит логическим началом разговора о причинах упадка ораторского искусства, который занимает всю третью часть диалога (гл. 28–42). Возникший вопрос рассматривается под разным углом зрения: Мессала главную причину кризиса ораторского искусства видит в снижении нравственных устоев римского общества и пороках образовательной системы, Матерн приписывает упадок социальным факторам — изменению условий политической жизни Рима, стабилизированным формам правления империи. Его заключительная речь содержит тезис о том, что упадок красноречия есть результат упорядоченной жизни, поэтому реальных оснований для сетований по этому поводу нет.

Нетрудно заметить, что речи персонажей «Диалога» представляют собой не простое ассоциативное сцепление разрозненных высказываний в беседе на свободную тему, а единое целое; все они в совокупности служат ведущей теме беседы, помогают раскрыть ее с разных сторон. Две последние части «Диалога», особенно тесно связанные между собой, составляют основу его содержания и для истории ораторского искусства наиболее интересны.

Тацит не дает в своем труде никаких частных предписаний по технике ораторского искусства, не предлагает никакого варианта по его теории, не делает никакого конечного заключения. Его цель иная и состоит в том, чтобы рассмотреть, «в чем причины этого разительного различия между былым и нынешним красноречием» (гл. 15). Совсем не случайно он начинает сочинение с вопроса: «почему предшествующие столетия отличались таким обилием одаренных и знаменитых ораторов, а наш, покинутый ими и лишенный красноречия век едва сохраняет самое слово оратор?» (гл. 1 — cur… nostra potissimum aetas deserta et laude eloquentiae orbata vix nomen ipsum oratoris retineat?; далее, в гл. 24 и 27, эта тема снова называется). С первых же слов своего сочинения Тацит подчеркивает, что оратором называют только тех, кто жил в древности; «тогда как наши умеющие хорошо говорить современники именуются нами судебными стряпчими, защитниками, правозаступниками и как угодно, но только не ораторами» (horum autem temporum diserti causidici et advocati et patroni et quidvis potius quam oratores vocantur).

Собственное обсуждение темы начинается с главы 15. Только с появлением Мессалы спор переходит к оценке древнего ораторского искусства и дальше переводится на политический аспект — рассматриваются отношения красноречия с политическими институциями. Первая же часть дискуссии, об истинной ценности красноречия в соотношении его с поэзией, служит как бы вступлением к основной части, она предваряет ее, приближает к ней, внутренне и композиционно с ней связанная. Этот вопрос об относительной ценности поэзии и ораторского искусства был предметом обсуждения и среди ранних авторов; Тацит не мог обойти его при обсуждении вопроса об упадке красноречия. Это ему нужно было и для обоснования своего перехода от ораторской деятельности к другому литературному жанру — историографии.

Тацит писал свой «Диалог» в традиционной форме, которой придерживался и Цицерон в своих ораторских и философских сочинениях. В искусстве диалога исследователи ставят его вровень с Цицероном, отмечают формальное сходство «Диалога об ораторах» с цицероновским трактатом «Об ораторе», прослеживают реминисценции из сочинений Цицерона [143] . Сходство отмечается, например, в способе построения диалога: спор начинается в обоих сочинениях двумя знаменитыми ораторами, близкими автору, с приходом третьего он разгорается, все сочинение делится на три части с различной топикой и др. Возможно, Тацит и следовал Цицерону, но скорей всего он использовал диалогическую форму для усиления драматического эффекта сочинения.

143

Cm.: Atkins J. W. H. Literary criticism in antiquity. V. 2. Gloucester, 1961, p. 182.

А.

Мишель в своей монографии о Таците [144] утверждает, что Тацит следовал не только форме, но и духу Цицерона, движению его мысли. В развернутом сопоставлении взглядов того и другого он раскрывает ряд соответствий. Цицерон размышлял о природе ораторского искусства в Риме, о качествах истинного оратора, вводя в действие исторические персонажи и опираясь на их авторитет. У Тацита также персонажи не вымышленны, и, как в «Бруте», прослеживается эволюция римского ораторского искусства. Цицерон в своем диалоге «Об ораторе» сопоставляет мнения, которые, дополняя друг друга, являются идеалом. Этот идеал ищут и Антоний и Красс. У Тацита метод поиска схож с цицероновским: в сопоставлении различных мнений он ищет, в манере академиков, элементы для наиболее вероятной теории и предоставляет читателю самому выявить ее. Намерение его четко выражено в обращении к Юсту Фабию: «воспроизвести со всеми подробностями, с теми же обоснованиями и сохраняя последовательность этого спора, все, что слышал и что было так тонко продумано и так веско высказано столь замечательными мужами, когда каждый из них в соответствии со своими душевными склонностями и особенностями ума выдвигал противоположные объяснения» (гл. 1). Как и Цицерон, Тацит выбрал для своего сочинения исторически точное время — шестой год правления Веспасиана. Он описывает тот же самый идеал красноречия, его полезность, достоинство, славу в Риме, империи и во всем мире, отличаясь от Цицерона лишь в нюансах и в конечном выводе. Тацит ставит ту же проблему, что и Цицерон: каким образом sapientia должна находить свое выражение в actio, хотя решает ее совсем иначе.

144

Michel A. Le Dialogue des orateurs de Tacite et la philosophie de Ciceron. Paris, 1962, p. 16–21.

Исследователи отмечают даже речевую схожесть героев «Диалога об ораторах» и «Об ораторе»: в Мессале находят черты сходства с Крассом, в Апре — с Антонием [145] . В то же время речь Апра составлена в манере речи Красса: похвала красноречию, например, выражена серией риторических вопросов (гл. 7; ср. «Об ораторе», I, 8, 31). Есть сходство и в содержании их речей: например, Апр, говоря о красноречии как об оружии оборонительном и наступательном, повторяет формулу Красса (гл 5; ср. «Об ораторе», I, 8, 32).

145

Подробнее см.: Michel А. Указ, соч., с. 36–39. См. также: Гаспаров М. Л. Цицерон и античная риторика. — В кн.: Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972, с. 69.

Бесспорно, Тацит тщательно изучал труды Цицерона и составил «Диалог» в его манере; но хотя зависимость его от Цицерона и очевидна, он не ограничивался подражанием, но творчески, динамически обрабатывал то, что заимствовал, приспосабливая к своим целям. Ведь, по его словам, «сразу бросается в глаза различие между тем, кто высказывается, владея своим предметом, и тем, кто призанял сведения у других» (гл. 32). Может быть, в чем-то Тацит даже превосходит Цицерона: например, в живых зарисовках характеров собеседников, оставляющих у читателя чувство реальности происходящего; ведь он и сам говорит, что стремился воспроизвести в речах и тоне собеседников своеобразие ума и душевные склонности каждого.

Жизненность беседы достигается средствами перебивания речи и репликами персонажей, а также характеристиками и оценками, даваемыми ими друг другу, а не автором сочинения. Например, Апр дает развернутую оценку Матерну и Секунду: «Вы… блестяще сочетаете глубокое содержание с великолепием слога; вам присущи такая утонченная изобретательность, такая последовательность в изложении, такая, когда требует дело, велеречивость, такая, когда оно допускает, краткость, такая убедительность в выводах» (гл. 23). Матерн, в свою очередь, оценивает речь Апра: «Узнаете ли вы мощь и горячность нашего Апра? С какой страстностью, с каким пылом защищал он наш век! Какую неиссякаемость и разнообразие проявил в нападках на древних! С какими не только дарованием и остроумием, но также ученостью и искусством, которые он у них позаимствовал, на них же накинулся!» (гл. 24); а несколькими строками ниже он добавляет: «Да он и сам не думает того, что утверждает, но по старинному обыкновению, которого нередко придерживались и наши философы, взял на себя обязанность во что бы то ни стало отстаивать противоположные общепринятым взгляды». Далее, Секунд в главе 14 хвалит «тщательно продуманную речь» Апра, побуждавшего Матерка обратить свое дарование на судебное красноречие, и Матерна, «отстаивавшего свою возлюбленную поэзию, как и подобает поэтам, в страстной, смелой и больше похожей на поэму, чем на ораторское выступление, отповеди». О Мессале же он говорит, отвечая ему на поставленный вопрос о причинах упадка красноречия таким образом: «Но кто же способен разрешить его лучше, чем ты, к величайшей учености и проницательнейшему уму которого в этом случае присоединились к тому же любознательность и упорные размышления о том же предмете?» (гл. 16). Наконец, Мессала порицает Апра за то, что он «все еще не расстался со школьнической приверженностью к пустым словопрениям и предпочитает заполнять свой досуг по примеру новейших риторов, а не древних ораторов» (novorum rhetorum… veterum oratorum — гл. 14).