Ораторское искусство в древнем Риме
Шрифт:
Но отношение Геллия к архаистическому течению было весьма противоречивым: почитая старину, он отрицательно относился к чрезмерной и нарочитой архаизации стиля, к излишней вычурности языка. Он осуждает тех, кто в повседневной беседе говорит на отжившем, не понятном современникам языке: «Ты разговариваешь… пользуясь выражениями, уже давно вышедшими из употребления, чтобы никто не сумел вникнуть в смысл твоей речи. Не лучше ли тебе, глупый, молчать, чтобы наверняка достигнуть своей цели? Ты говоришь, что тебе нравится древность, потому что она благородна, доблестна, умеренна, скромна. Вот ты и живи но старинным обычаям, а говори словами теперешними
157
Переводы из «Аттических ночей» здесь и далее сделаны Т. Кузнецовой.
Представляется, что Геллий был архаистом больше по своим моральным убеждениям, чем по своему стилистическому идеалу. Тяга к памятникам старины, по-видимому, отвечала не столько его эстетическим склонностям, сколько его моральным принципам [158] . Он идеализировал древность, которая была для него воплощением всех доблестей и достоинств, искренне восхищаясь ее строгостью, простотой, мужеством. В заключительной книге своих «Аттических ночей» Геллий говорит: «Римский народ благодаря соблюдению и почитанию всех добродетелей возвысился от скромного начала до такого величия; но из всех добродетелей он в особенности и более всего почитал верность и свято чтил ее, как в частных делах, так и в общественных» (XX, 1). Потому и стремился Геллий представить читателю образцы целостности нравов далекой древности, подкрепляя этим самым свои убеждения.
158
О проблемах морали в философии Авла Геллия см. в кн.: Виппер Р. Ю. Рим и раннее христианство. М., 1954, с. 213–219.
Примечательно, что подобных примеров из жизни своих современников он не приводит, ибо не находит их в настоящем. Тенденциозный подбор примеров со всей очевидностью свидетельствует о желании Авла Геллия уйти от современности в идеализируемый им мир прошлого. Именно там он видит свой гуманистический идеал — человека, оратора и судьи. Он приводит слова стоика Хрисиппа, рисующие образ правосудия: судья должен быть серьезным, суровым, неподкупным, не поддающимся лести, не знающим милосердия и непреклонным по отношению к виновным, вдохновенным и могущественным, страшным силой и величием справедливости и истины (XIX, 4), — и предлагает это мнение на рассмотрение и суд читателей.
Изучение древних текстов (литературных, юридических или исторических), по мнению страстного поклонника старины Геллия, — наилучший способ проникнуться добродетелью. Он ценил в сочинениях древних умение показать доблестного римлянина (IV, 8; VI, 19 и др.) и предпочитал тех авторов, которые представляли собой образец высокой нравственности и человечности. Большой моральной ценностью, в его глазах, обладали такие писатели, как Афраний, Пакувий, Публилий Сир, Энний с их моралистическими сентенциями. Он извлекает мораль из речей Метелла Нумидийского, хвалит в нем прямоту и справедливость, называет его «безупречным человеком» (I, 6, 5–7).
Таким образом, архаистические склонности Авла Геллия не были только причудой любителя старины, манерностью, или данью моде. Они были продиктованы, по-видимому, поиском этико-эстетического идеала в прошлом, которое он хотел поставить в пример своим современникам. «Существующий социальный строй клонился к упадку. В кругу рабовладельческой аристократии, представителем которой выступал и Авл Геллий, жило стремление как-то упрочить его. Моральная философия Авла Геллия и его архаизм являлись по существу идеологическим оружием этого стремления» [159] .
159
См.: Новицкая К. И. «Аттические ночи» как исторический памятник II в. — БДИ, 1960, № 3, с. 154.
«Аттические ночи» Геллия — типичный памятник своего времени. И хотя политические мотивы в нем выражены слабо, все же он дает определенное представление об идеологической жизни римского общества времени Антонинов. В нем довольно явственно запечатлены характерные черты идеалов II в., литературные веяния эпохи, вкусы и стремления римского образованного общества, к которому
Для истории ораторского искусства ценность «Аттических ночей» не менее велика, и заключается, главным образом, в критических замечаниях и высказываниях о деятелях этого жанра, которые в них содержатся. Геллий в значительной мере расширил границы наших представлений о красноречии республиканской поры, и, что особенно важно, сохранил в своих записях фрагменты из речей древних ораторов, которые были бы для нас безвозвратно утрачены, например из речей Катона Старшего и Гая Гракха.
Геллий не только приводит цитаты из древних авторов, но и обращает внимание читателей на книги и рукописи, о которых идет речь. Разбирая, например, возражения Тирона, высказанные им Катону, Геллий представляет на суд читателей слова и отрывки из речи Катона, опущенные Тироном (VI, 3, 48 сл.).
В 20 книгах сочинения, дошедшего до нас почти полностью, собраны также воспоминания Геллия о выступлениях риторов в судах, о литературных диспутах, которые ему довелось слышать. Ведь он писал «Аттические ночи» в Афинах, где проходил курс обучения в риторических и философских школах под руководством известных риторов: Фаворина, Антония Юлиана, Сульпиция Аполлинария, Тита Кастриция, о которых он отзывается с неизменной похвалой и которых ценит как знатоков древней литературы и языка. Он учился также у философа Тавра, последователя Платона, и у Герода Аттика, софиста, оказавших на него влияние.
Несколько глав «Аттических ночей» посвящены Фронтону, правда не как оратору, но как человеку высокой культуры, великолепно знающему древнюю литературу и язык, умеющему отыскивать языковые редкости, разъяснять их смысл и различные варианты употребления. Геллий изображает его в окружении ученых людей, почтительно прислушивающихся к его словам и советам (II, 26; XIII, 28,2; XIII, 26; XIX, 8,10,13). Именно Фронтон и пробудил у Геллия, судя по его словам, интерес к разыскиванию редких слов и необычных оборотов и их тщательному исследованию (XIX, 8, 16). А вкус к редкостям приводил к архаическим писателям, у которых эти раритеты и отыскивались [160] . Геллий с большой увлеченностью и усердием коллекционировал и расшифровывал необычные формы слов, найденные им в старинных редких книгах и рукописях, порой даже пренебрегая их сутью. В архаическом языке таилась для него прелесть новизны [161] . Стиль, украшенный грамматическими редкостями, был его идеалом.
160
Словарю Фронтона и Геллия посвящено исследование: Marache R. Mots nouveaux et mots archaarchaiques ques chez Frontone et A. Gelle. Paris, 1957.
161
Cp. Квинтилиан, I. 6, 39, где говорится о том, что архаизмы заключают в себе двойную ценность, соединяя в себе авторитет древности и обаяние новизны; Цицерон также считал, что «малоупотребительные слова — это преимущественно древние и старинные слова… благодаря которым речь часто приобретает величавость и древнюю важность» («Об ораторе», III, 153).
Таким образом, тяготение к архаизму, с одной стороны, поиск редких слов — с другой, диктовались стремлением к оригинальности, к обновлению стиля. Эти две тенденции, архаизм и новаторство, бесконфликтно сосуществовали у Фронтона и Геллия, являя собой как бы смешение стилей разных эпох.
Все упомянутые друзья и наставники Геллия, с которыми он общался в Афинах и позднее в Риме, принадлежали к высшим слоям общества, занимали видные административные и судебные должности. И он сам, по возвращении из Афин, принимал участие в судебных процессах: сначала был назначен судьей по гражданским делам (XIV, 8), потом избран судьей на время календ по экстраординарным делам (XII, 13). Геллий с большой серьезностью исполнял свои общественные обязанности, тщательно разыскивал книги по судопроизводству, изучая их и консультируясь при рассмотрении дел с людьми хорошо осведомленными в вопросах права, например с Фаворином (XIV, 2). Литературным занятиям он посвящал весь свой досуг, продолжая начатую в Афинах работу по собиранию и обработке выписок из всей обширной, прочитанной им, греческой и римской литературы и уделяя особое внимание критике текстов. При чтении какой-либо книги древнего автора Геллий «имел обыкновение рассуждать о том, что в пей достойно похвалы или, напротив, порицания» (XVII, 2, 1). Многолетняя кропотливая работа была завершена приблизительно к 175 г.