Орден Небесного клинка
Шрифт:
Вдали, за очередным поворотом показалась ферма. Последняя ферма во всей Дерновке. Домик был простым, но выглядел уютно и опрятно. С пoля за домом и большей части грядок уже собрали урожай, как и с одинокой груши росшей у самого забора.
Когда Руп остановил машину перед калиткой, он аккуратно разбудил Германа, тронув того за плечо. Увидев вышедшую на крыльцо женщину с укутанным в пелёнки младенцем, старик улыбнулся и поспешил выйти из машины. Мари потянулась, зевнула и тоже вышла на улицу, Руперт заглушил мотор и открыл багажник.
— Руперт, — старик тронул хозяина за локоть. — В моей спальне во втором ящике комода под брюками лежит трофейный пистолет. Я его ещё с войны привёз. Это я тебе на всякий случай говорю, мало ли что…
Свивер недоумённо нахмурился, но ничего сказать не успел — со стороны колодца подошёл мужчина с двумя большими вёдрами, полными воды. Он был старше Рупа лет на десять, с широким лицом, щетиной, тёмными курчавыми волосами, весёлыми глазами и шапкой набекрень.
— Батя! — мужчина с плеском поставил вёдра и обнял Германа. — Что с твоей рукой? Ты чего с тростью?
— Здоровье подвело недавно, но ты не переживай, сынок. — Явно не желая развивать тему, дворецкий повернулся к попутчикам: — Это Руперт Свивер и Мари Бардо.
— Уильям, — протянул руку мужчина. — Много о вас наслышан. Даже как-тоть неловко… принимать эких важных гостей.
Мари успокоила жестом.
— Всё в порядке, — Руперт пожал руку Уильяма и кивнул на женщину с ребёнком. — Поздравляю! Как назвали?
— Спасибо! У нас тута в Дерновке традиция есть. Мы ребёнка называем только спустя три месяца, как на свет выйдет. Смотрим, как корабль плывёт — так и называем.
Все вместе пошли в дом. Жена Уильяма, Есения, оказалась женщиной хозяйственной и очень приветливой. Безымянный малыш был самим очарованием — маленький, розовый, с круглыми щёчками и большими карими глазками. Как только Герман снял с себя пальто, он сел в кресло-качалку и аккуратно взял ребёнка, оперев головку о своё плечо и придерживая снизу здоровой рукой.
Руперт сразу вспомнил своё детство. Герман уже тогда занимал должность дворецкого и почти всегда находился в особняке. В свободное время младшие Свиверы часто крутились вокруг него, когда тот работал в гараже или оранжерее. Дети спрашивали его обо всём: от устройства машин и канализации до того, как маленький кузнечик умудряется так громко трещать. Временами братья заводили старика в тупик.
Пока Герман нянчил внука, Есения как раз закончила готовить обед — тушёный картофель с уткой и грибами. Малыш уснул на руках у дедушки, и все уселись за стол.
— Папа, что же вы это нас не предупредили, что с господином Свивером и госпожой Бардо поедете? — смущённо произнесла Есения. — Я бы хоть у соседки сервиз одолжила красивый.
— Вы уж, поди, не привыкли к такой скромной жизни? — спросил Уильям и отправил в рот кусок утки.
— Всякое повидала, — сдержанно бросила Мари.
— Мне как-то довелось работать в
— Спасибо!
— Ну, значится, вы — люди свои, — качнул краюхой хлеба Уильям.
Жила эта семья действительно скромно, но у них было уютно и тепло, а пахло вокруг можжевельником и смородиной, в печи весело потрескивал огонь. В доме имелось два этажа, а в пристройке располагался хлев, где жила корова, пара свиней и с десяток кур.
— Сынок, а что за бочка с канистрой у тебя там за дверью? — кивнул Герман на входную дверь.
— В канистре — керосин, я лампы наполнял. Потом в сарай отнесу. А в бочке порох, я патроны делать начал, местным продаю да сам хожу стреляю, — ответил Уильям. — Ружьё я у соседа выменял, у одноглазого старика Трояна.
— У Трояна? — удивился Герман. — Он ведь свои ружья как зеницу ока всегда охранял.
— Так годов-то ему скоко? И на второй глаз уже слепнуть начал, теперь и прицелиться сам не могёт. Поедим, отдохнём — и сходим за уткой.
_________________________________________________
Когда с подачи Уильяма мужчины ушли на охоту, Мари осталась в доме помогать Есении с заготовками. Женщины разложили по банкам чеснок и зелень, после чего принялись запихивать в каждую банку как можно больше огурцов.
— И как вы с Рупертом познакомились? — между делом спросила Есения.
— Что?.. — опешила Бардо. — Нет, мы не… Мы родственники.
— Вот оно как. Значит, я не того подумала, — рассмеялась хозяйка. — Подай мне ещё банку.
Мари протянула ей новую банку и продолжила заталкивать огурцы в свою. Есения выглядела простой и доброй женщиной, но Бардо раздражало её любопытство.
«И чего она суёт свой нос в… Да и некуда его совать!».
Когда они закончили наполнять банки, проснулся малыш, и Есения отошла покормить его. Мари становилось неловко каждый раз, когда ребёнок оказывался рядом или начинал плакать. С тех пор как подрос Перри, ей ни разу не приходилось иметь дело с младенцами.
Мари залила огурцы, как ей объяснила хозяйка и закрыла все банки. Она крикнула Есении, что пойдёт проветриться, накинула пальто и вышла на улицу. Бардо ушла за пределы участка и позволила ногам унести себя.
Глядя на медленно падающие снежинки, Мари снова вспомнила обвал в Болунтуре. Оставленные там артефакты могли перевернуть взгляды всего мира на историю, если бы только удалось вывезти всё и связаться с надёжными людьми из научного сообщества. Отлежавшись в гостинице, Бардо захотела вернуться в храм, разобрать обломки, откопать и спасти хоть что-нибудь. Но Руперт сказал, что на хранилище упала целая плита. Все артефакты рогатого народа оказались похоронены. Почти.
— Эх, если бы я хоть что-то узнала за это время… — Мари слегка закатала рукав и взглянула на браслет.