Орден Небесного клинка
Шрифт:
Мари проснулась рано, ещё до рассвета. Она взглянула на лежавшие на тумбе карманные часы и вздохнула — стрелки указывали всего полпятого утра. Снова заснуть она уже не смогла бы, поэтому тут же скинула с себя одеяло. Бардо распахнула окно и вдыхая прохладный воздух, начала делать зарядку, тщательно разогревая каждый сустав. Размявшись, она встала перед окном и прислушалась. В ивняке уже вовсю звучал перелив птичьих голосов, мокрый снег шумно падал на обледеневшую корку выпавшего вчера, о голые ветки свистел лёгкий ветерок, а где-то в лесу ухала сова.
Бардо
С тех пор, как Герман вернулся из больницы прошла неделя. Старику стало немного легче, но своей комнаты он почти не покидал. Вестей от Герды Валентайн не поступало, а поиски Филиппа окончательно зашли в тупик. Мари уже начала волноваться, что тот опередил их и уже уехал на остров. Тренировки с Рупертом приносили свои плоды, но, помня слова отца, Бардо уже почти не использовала черенок от граблей.
Допив кофе, Мари взяла лопату и вышла во двор. На улице медленно светало. Небо как обычно затянули свинцовые тучи, но в них изредка встречались и прорехи, через которые виднелись последние утренние звёзды. Бардо столкнула снег с пешей дорожки, очистила подъездную, открыла ворота и закончила, освободив проезд до самой дороги. Она вернулась, затопила камин и приготовила завтрак Герману. Дворецкий по-прежнему просыпался рано.
Поставив на поднос чашку с чаем, тарелку каши и бутерброд, она пошла наверх. Фелиция, выпрямившись, сидела перед дверью старика. Кошка взглянула на Мари и кратко мяукнула. Бардо охватила тревога.
Она поспешила к комнате и дёрнула ручку на себя. Увиденное навсегда отпечаталось в её разуме. Герман наполовину свесился с постели, в его глазах читалась невыносимая боль. Он задыхался, тянулся рукой к Мари. На секунду Бардо представила на его месте свою бабушку. Её ноги подкосились, она выронила поднос и осела на пол. Жидкая каша и чай смешались, растекаясь по полу. Герман кряхтел в мучениях, Мари опомнилась и подскочила к нему. Она усадила старика и рванула к телефону.
— Руперт! — крикнула Бардо, набирая номер больницы. — Руперт, просыпайся!
_________________________________________________
Руперт сидел на комоде, пока врач осматривал Германа, делал ему какие-то уколы и ставил на лоб компресс. Мари, убрав беспорядок, ушла куда-то вниз. Доктор Льюис выпрямился и жестом пригласил Свивера выйти с ним в коридор.
— Что скажете? — с надеждой взглянул на медика Руп.
— Счёт идёт на часы, — вздохнул врач. — Обзвоните родню и готовьтесь. Я останусь здесь до конца, чтобы задокументировать смерть.
— Я… — Свивер растерянно замотал головой. — Я могу побыть рядом с ним?
Получив утвердительный кивок, Руп вернулся в спальню дворецкого. Герман взглянул на него из-под полузакрытых век и слегка кивнул.
— Комод… — выдавил старик, приподняв ещё здоровую
Свивер выдвинул первый ящик, внутри царил идеальный порядок. Различные мелочи вроде платка, часов, компаса, карманного ножа, письменных принадлежностей, запонок и зажимов для галстука лежали ровными рядками, словно войско, выстроившееся в ожидании приказов. Руперт нарушил образцовую структуру, взяв карандаш с блокнотом.
Он уселся рядом с Германом и открыл первую страницу, лицом к дворецкому. Старик несколько раз двинул рукой, словно сам перелистывал страницы или что-то перебирал. Руп всё понял и, следуя его указаниям, отыскал несколько телефонных номеров.
— Позвони… — прохрипел дворецкий. — Путь приедут.
Руперт нерешительно кивнул и вышел в коридор. Врач поспешил составить старику компанию. Номеров Герман указал шесть; казалось бы, ничего сложного… Но Рупу не доводилось сообщать даже одному человеку, что его родича вскоре не станет.
Свивер вздохнул и спустился к телефонному столику. Садиться он не стал. Первый номер принадлежал нотариусу, сообщить ему о происходящем оказалось несложно. Выслушав Рупа, юрист сказал, что скоро подъедет, и повесил трубку. Другие пять номеров принадлежали оставшимся братьям и сёстрам Германа. Первая, некая Донна, каким-то образом узнала голос Руперта, а как услышала новость, выронила трубку. Свивер понятия не имел, откуда женщина знала его, он помнил, что к Герману несколько раз приезжали родственники, но никого конкретного в памяти Рупа не осталось. С последующими звонками становилось всё тяжелее и тяжелее. Для начала Свивер представлялся, чтобы унять собственное волнение, но это почти не помогало. Он молчал в трубку, слушая «алло-алло», а после, почти заикаясь, сообщал о случившемся. При последнем звонке он сменил тактику. Оказывается, такую новость гораздо проще было выпалить с места.
— Я всем позвонил, — сообщил Руп, наконец вернувшись в комнату дворецкого.
Герман кивнул и улыбнулся половиной лица. Свивер сел на край постели, и старик протянул ему свою дрожащую морщинистую руку. Руперт обеими ладонями сжал ослабевшую пятерню дворецкого. Врач снова вышел.
— Я помню, как мы с Райаном нашли пчелиное гнездо у астрономической башни, — вдруг вспомнил Руп. — Вы, кажется, что-то пересаживали в оранжерее и мы пришли тогда к вам, чтобы попросить вас тот улей уничтожить. Я ещё спросил, почему пчёлы живут именно так, почему они строят гнездо, где живёт целый рой, а не обычная семья.
Герман мягко улыбнулся.
— Теперь я задаюсь обратным вопросом. Если бы люди жили ульями, всего, что сейчас происходит, не было бы. Мы улаживали бы всё сообща, помогали бы друг другу… а вам не пришлось бы никого ждать.
Всё то время, что Свивер просидел перед Германом, дворецкий почти не разговаривал. Каждое слово он произносил через боль. Но это не мешало ему слушать, и он с упоением окунался в воспоминания Руперта. Отправлялся с ним в те времена, когда Свиверы жили всей семьёй под одной крышей, а дворецкий заботился о каждом из них.