Орден неудачников
Шрифт:
Тянь Жэнь терпеливо вздохнул, взял её за плечи и осторожно развернул к себе спиной.
— У тебя, может, вода грязная, — не сдавалась Биси. — И у меня тоже рана загрязнится.
— Я добавил сюда воду с горы Гаоцянь, там реки и снега чисты как небесный нектар, — отозвался Тянь Жэнь так безмятежно, что в первый раз в его словах Ло Мэнсюэ заподозрила бесстыжее лекарское враньё.
Биси недоверчиво сощурилась:
— Откуда у тебя…
— Настолько важные вещи я ношу при себе в цянькуне.
Ло Мэнсюэ, сдержав улыбку,
— Где Сун-сюн?
Тянь Жэнь, ловко управляясь с дёргающейся Биси, тихо указал в сторону распахнутых дверей чайной.
— Он сказал, — да, я знаю, что у меня холодные руки, Биси, извини, — сказал, что хочет побыть один.
— Хорошо, — кивнула Ло Мэнсюэ. — Хорошо, что он рядом. Я боялась, он уйдёт куда-нибудь.
Она сгорбилась, подперев подбородок обеими руками, — её с детства ругали за такую позу, но на ступеньках так сидеть было удобнее всего.
— Что с ним случилось?
— Исцелился, — сказал Тянь Жэнь, разматывая бинты. — Ну… телесно.
— А чаю мы так и не попили, — вспомнила Ло Мэнсюэ.
Биси хихикнула:
— Мы-то с тобой успели, сестрица.
— Это был не вполне чай.
— Что ж тут поделать! Какая жизнь, такой и чай. Небеса, моё новое платье! Всё теперь испорчено.
Сзади раздались шаркающие шаги. Сун Юньхао подошёл, с трудом переставляя ноги, сел на ступеньки чуть ниже Ло Мэнсюэ, зажал широкие ладони между коленей. Он выглядел немного лучше: хотя бы к лицу вернулось бледное подобие краски.
Гунпин была бережно упакована в дорожный чехол. Наверно, не меньше половины того времени, что Сун Юньхао провёл один, он её чистил.
— Вот я уже говорил, — начал он устало — язык у него шевелился с трудом — и очень тихо, чтобы не встревожить Чжан Вэйдэ. — Мы неудачники. Если ходить вместе, несчастья так и будут сыпаться на нас. Мы даже не можем просто так зайти в чайную.
Он вытащил одну ладонь и просунул её под голову Чжан Вэйдэ.
— Признаться, мне никогда особенно не везло, — сказал Тянь Жэнь с полуулыбкой. — Не могу сказать, что сделалось намного хуже с тех пор, как я встретил вас. Пожалуй, стало лучше.
Сун Юньхао глянул на него с каким-то странным выражением лица, точно только теперь заметил.
— Ты давно дрался в последний раз?
У Тянь Жэня страшно покраснел лоб.
— Извини, Сун-сюн, — сказал он быстро, — не сердись. Я правда не знал, что ещё делать. Боялся, что ты совсем лишишься чувств.
Сун Юньхао медленно покачнулся вперёд — видно, поклонился, но из-за того, что он не мог выдернуть руку из-под виска Чжан Вэйдэ, поклон вышел странным.
— Ты спас мне жизнь. Я в долгу перед тобой. Но это другое дело. Ты дерёшься, наверно, даже хуже Мыши — а она девица восьми лет от роду.
— Я немного постарше и уже не научусь, — сказал Тянь Жэнь быстро. — Я и говорить толком не умею. Умею хорошо готовить лекарства, и ладно… и, если я вдруг закончу Сорок Четвёртое…
—
Память (4): Ло Мэнсюэ
Уже на берегу реки она вспомнила, что забыла снять передник, но возвращаться не захотела.
Камешки под ногами были гладенькие, ровные, обласканные рекой. В тёмной воде болталось что-то красное — наверно, фонарь или ещё что-то из новогодних украшений, сорванное ветром. Ресторан дядюшки Се был так красиво разнаряжен к празднику.
Плеск воды не мог заглушить голосов в голове. Голоса советовались, спорили, даже бранились, но всё шёпотом. Дядюшка Се с женой вечно перешёптывались, уверенные, что так она их не слышит.
«…и ещё таскает с собой этот жуткий меч!»
«Думай, что несёшь! Этот меч ей мой старший брат подарил — конечно, она с ним не расстанется. И не смей его отбирать».
«Да не трону, не бойся. И всё-таки мне страшно: А-Сюэ иногда так странно смотрит, точно головой повредилась».
«А ты как думаешь, столько брести совсем одной… да ещё с телом Ши-эра… Хорошо, что я бездарность. Как старший брат ушёл в заклинатели, я сразу подумал, что затея добром не кончится. А брат всегда был человек гордый…»
Шёпот делался ещё глуше, тише, невесомее, но она всё равно слышала: она не упражнялась, пока болела, но её натренированный слух оставался намного острее, чем у обычных людей.
«А если из-за неё они придут сюда?»
«Прекрати! Зачем им одинокая девочка? И то, я слышал, их уже всех переловили».
«Боюсь, она и нам принесёт несчастья».
«А ты молодец, Пэй Цзян: как готовить няньгао и шарики с кунжутом, так она для тебя достаточно хороша, а чуть что, прогнать её хочешь?»
«Да что ты злишься, не собираюсь я её прогонять. Что это за судьба для девушки — скитаться с мечом? А няньгао у неё выходят божественно, пусть остаётся: печь-то можно и когда с головой не всё в порядке, что ты, я её не буду притеснять…»
Камешки легко ложились в ладонь, а из рукавов выскальзывали. Холодный ветер горько пах весной.
На мостках было совсем темно: фонарь на столбе не горел. Ло Мэнсюэ села на самый край, положив Лумин поперёк коленей, потом сняла передник и стряхнула с него зёрнышки кунжута.
Плескалась вода, закручиваясь вокруг деревянных столбов. Её вечное вращение завораживало.
Ло Мэнсюэ разложила камешки на переднике, подумала отстранённо: слишком маленькие. Один отличался от остальных на ощупь и размерами. Она поднесла его к лицу: это была витая спиралька, очень белая, очень старая на вид и раскрошившаяся с одного боку.
— Ему много тысяч лет, — незнакомец говорил совсем тихо, но голос был высокий, певучий. Он сел рядом, откинул с лица длинные волосы, но они тут же скользнули обратно.