Орджоникидзе
Шрифт:
Роль переводчика при обыске с откровенным удовольствием выполнял "абсолютнейший азиат" Габо Карсанов. Он первым делом по-английски пожелал полковнику Пайку доброго утра и поинтересовался, как его драгоценное здоровье. У главы миссии полезли глаза на лоб.
Серго вознаградил горца по-своему. Посадил сияющего, принаряженного Габо в открытую машину и неторопливо провез по центру Владикавказа. Статный осетин подкручивал усы и любезно раскланивался с многочисленными знакомыми и поклонницами. По бульвару на Александровском проспекте Карсанов и Орджоникидзе прошли пешком, дважды от начала до конца. Затем снова уселись в автомобиль и поехали на радиостанцию в Шалдоне — дальней окраине города. Устойчивой связи с
Габо с интересом смотрел, как радист выстукивал ключом шифровку:
Владикавказ, 19 октября 1918 года
Обыск английской миссии дал неопровержимые документы о связи с контрреволюцией. Миссия под домашним арестом. Прошу о дальнейшем. Можно выслать только через Тифлис.
Орджоникидзе".
На Тереке входила в свои права солнечная, прозрачная осень. Особенно удался ноябрь. Вместо нудных обложных дождей, туманов, слякоти и дурного настроения простуженных горожан — высокое голубое небо, теплынь и сердца, переполненные радостью, большими надеждами.
Торжественный парад во Владикавказе в честь первой годовщины революции. Серго на золотистом кабардинском скакуне объезжал войска. Пехотный рабочий полк. Китайские и грузинские добровольцы. Казаки. Ингушские, кабардинские и осетинские всадники. Конная артиллерия. Броневики. Настоящая боевая армия. Только еще очень пестро одетая. Старенькие шинели, истрепавшиеся пальто, горские бурки, трофейные немецкие и английские френчи, пиджаки, черкески.
После стодневных боев полная победа в Грозном. Сто дней и сто ночей рушились от артиллерийского огня нефтяные вышки. Город окутывал горький, едкий дым. Липкая жижа текла по улицам, лужами стояла в окопах. Черные пятна въедались в лица и одежду.
— Что с тобой, на кого ты похож? — вскричал Серго, вглядываясь в неузнаваемо изменившееся лицо Асланбека Шерипова.
Молодой командующий чеченской конницей, разделившей с грозненскими рабочими тяжесть обороны и радость победы, заразительно расхохотался. Ничего не говоря, Асланбек подал Орджоникидзе зеркало. Сырая нефть и копоть быстро обработали чрезвычайного комиссара, придали ему вполне грозненский вид.
"Старые промысла в Грозном нами заняты, — делился своей радостью с Лениным Серго. — Приступаем к тушению нефтяных пожаров и к организации добычи нефти.
В связи с победами во Владикавказе были митинги и манифестации. Настроение Красной Армии великолепное. Казаки массами записываются в Красную Армию".
Снят фронт у Прохладной. Терек и Кубань соединили свои силы. У обгорелого железнодорожного моста кавалеристы молодого кубанского казака Григория Мироненко встретились со всадниками такого же молодого и смелого кабардинца Бетала Калмыкова.
— Объединились! Наконец-то вместе! — кричали казаки, горцы, иногородние.
Почти никто из этих ликующих людей не обратил внимания на выстрел, прозвучавший в красном кирпичном доме станичного атамана. Покончил с собой генерал Мистулов, командовавший белоказачьими войсками в районе Прохладной.
Моздок — советский! Под ударами объединенных сил кубанцев и терцев бичераховцы быстро откатывались в степи. Ближние к Моздоку станицы оборонялись нехотя, особенно после того, как узнали, что одну из наступающих колонн ведет многим знакомый, "свой терец" Кочура. "Косоротая лисица" учуяла близкую опасность. Выбрав ночь потемнее, Георгий Бичерахов бежал из своей "столицы" под крылышко старшего брата — в Порт-Петровск. [70]
Съезд назывался очередным — Пятым. Заседал в тех же кадетских корпусах. Делегаты, как и раньше, приходили
70
Порт-Петровек — сейчас Махачкала, главный город Дагестана,
А разница была огромной. Впервые народы буйного Терека протягивали друг другу руки.
Мир, мир и мир! — стремление всех. Казаков и ингушей, чеченцев и осетин, кабардинцев и балкар, грозненских нефтяников и кумыкских табунщиков, кизлярских виноградарей и рыбаков из Аграханского залива, священников и мулл.
Большевики были единственной политической партией, за которой шли делегаты.
На заседании бюро горских фракций слова попросил Серго:
— Когда меня спросили, не смогу ли я прийти на заседание горцев, я ответил, что пойду с удовольствием…
Я хотел прийти приветствовать горские фракции и уйти, но когда я услышал речи этих седобородых кабардинских стариков, увидел ту резолюцию, которая вынесена сейчас о контрреволюционерах, я сказал себе, что уйти я не могу, ибо тут сидят революционеры, ибо среди горских масс произошла Октябрьская революция!
Разве я не понимаю, какой переворот произошел в умах горцев!
Если бы мне сказали несколько лет тому назад, что горцы могут выдать своих гостей какой бы то ни было власти и отказать им в гостеприимстве, [71] я не поверил бы этому, ибо я знаю, как священна особа гостя для каждого горца.
71
Орджоникидзе имел в виду случай, взбудораживший весь Кавказ. Ингуши и чеченцы, нарушив все обычаи и законы предков, отказались приютить в своих саклях эмиссара султанской Турции Щукуби и его спутников. В ауле Сурхохи Шукуби вместо кунацкой угодил под замок.
Если бы мне сказали несколько лет тому назад, что седобородые старики кабардинцы, взявшись за оружие, заявят мне, что они не пустят на свою территорию ни одного из своих князей и помещиков и объявят им беспощадную войну, я бы усомнился в этом…
Об одном я прошу вас в этот ответственный момент, когда мы побеждаем: не поддаваться провокации… Ведь я знаю, какой воспламеняющийся материал чеченцы и ингуши, и принимаю все меры к тому, чтобы красноармейцы не подались на удочку… Я помню, как грозненская Красная Армия требовала разгрома аула Алды как контрреволюционного, где спасались казачьи генералы, откуда снабжались патронами и продовольствием контрреволюционные казачьи банды. Несмотря на то, что это было так, что документально было установлено… я категорически приказал не принимать никаких репрессивных мер против Алды, дабы избежать вовлечения трудовбго чеченского народа в невыгодную для него войну. И здесь и повсюду я предупреждал товарищей красноармейцев, чтобы они были осторожны в отношении горцев, дабы не создавать почвы для провокации…
И я знаю, что горские народы не изменят Советской власти до тех пор, пока они не изменят себе. Но ведь известно, что люди себе никогда не изменяют, а следовательно, и горцы не изменят Советской власти никогда. Я хочу уверить товарищей горцев, что Советская власть — это их власть, а не власть, насажденная извне русскими штыками, ибо смешно говорить об этом, когда мы знаем, что эта маленькая группа штыков была изгнана в августовские дни казачьими бандами из Владикавказа в течение двух дней. И я никогда не скрываю, что Советская власть вновь была утверждена волей трудового ингушского народа.