Орджоникидзе
Шрифт:
Серго плечом отодвинул хорунжего в сторону. В полный голос сказал:
— Я с этой трибуны заявляю, что Бичерахов — контрреволюционер, провокатор. Все, кто его поддерживает, — негодяи.
Фальчиков легонько ударил по коленке урядника Звягина. Тот вскочил, расправил бороду, без запинки отчеканил:
— Представитель центральной советской власти, чрезвычайный комиссар Юга России Орджоникидзе допустил непристойную брань по адресу казачества, чем оскорбил съезд. Мы требуем от гражданина Орджоникидзе принести свои извинения перед съездом!
Аплодисменты,
— Я говорю открыто. У меня всегда хватит мужества подтвердить то, что я сказал. Я заявляю, что не оскорблял трудового казачества. Если вы хотите сорвать съезд, то для этого не надо искать причины в Орджоникидзе. Я сказал, что Бичерахов — провокатор, негодяй и все, кто с ним, — негодяи. Вот мои слова! А трудовое казачество я не оскорблял и оскорблять не буду… Если трудовое казачество скажет, чтобы я извинился, ибо оно поняло мои слова как оскорбление, нанесенное лично ему, то я извинюсь. Но перед Бичераховым и его приспешниками Орджоникидзе, если бы ему даже пришлось болтаться на веревке, все-таки извиняться не будет!
Закончилось заседание совсем мирно. Директор Народного клуба, в недавнем прошлом кузнец железнодорожных мастерских Федор Серобабов, пригласил делегатов на премьеру пьесы "Волки и овцы". Спектакль понравился. Актеров шумно приветствовали, долго не отпускали. Разошлись около полуночи.
Кто жил в рабочих слободках за Тереком, уже не смог добраться до дому. К мостам не подпустили патрули полковника Беликова.
На углу, возле гостиницы "Бристоль", Серобабова и председателя городского Совета слесаря Камалова, возвращавшихся со спектакля, схватили казаки. Обоих узнали. Тут же зарубили.
Цокали копыта по деревянным настилам городских мостов. Из предрассветной сгустившейся черноты с гиканьем выносились казачьи сотни и артиллерийские упряжки. Подтягивались офицерские роты полковника Соколова, друга детства Бичерахова.
И число, и умение, и внезапность — все, что обусловливает воинскую победу, было на стороне бичераховцев. Завязался неравный бой. Рабочие железнодорожных мастерских и грузинский отряд Гегечкори не подпускали мятежников к вокзалу и Курской слободке. Китайские добровольцы дрались в здании реального училища, в особняке барона Штейгеляна. Госпитальной улице, там размещалось правительство Терской республики. Они оказались в самом центре вражеских сил, в плотном кольце.
На берегу Терека, между парком и мостом, заняли рубеж молодые осетины во главе с Колкой (Николаем) Кесаевым, одним из организаторов революционно-демократической партии "Кермен". Убежденный социалист, он в поисках правды без гроша в кармане обошел Германию, Францию, Швейцарию… В честь весьма почитаемого им Карла Маркса отпустил себе лохматую шевелюру и поразительно густую бороду.
Долгими очередями из станкового пулемета Колка отгонял белоказаков, рвавшихся к кадетским корпусам. Там, в давно пустовавших дортуарах, ночевали
Беликов бросил на немногочисленный отряд Кесаева две сотни казаков из мятежных Архонской и Тарской станиц. Тяжело раненного Колку захватили в плен. Его поспешил навестить сам Георгий Бичерахов.
"Косоротая лисица" свидетельствовала свое высокое уважение:
— Ты, Кесаев, молод, у тебя все впереди. Я мог бы тебя сделать министром! Напиши обращение к своим керменистам и вообще к осетинам-христианам, пусть поддержат мое казачье-крестьянское правительство. Тем более что ингуши наши общие враги.
Сил у истекавшего кровью, избитого Колки оставалось мало. Спорить не хотелось. Плюнул в лицо Бичерахову.
Расстреляли Колку в палисаднике за домом. Вахмистр хотел повернуть лицом к стенке, завязать глаза. Кесаев не позволил.
После гибели отряда Кесаева конница и пластуны мятежников овладели шоссе, скопились в кустарниках перед кадетскими корпусами. "Время от времени к каменной ограде и воротам подъезжали верховые, предлагали выдать комиссаров. Объявился и городской голова Цирульников. Его грузную фигуру опоясывала широкая лента с какими-то бренчащими регалиями. Цирульникова впустили внутрь. Он попросил встречи с Орджоникидзе.
— У меня нет секретов от съезда, — сказал Серго. — Пригласим руководителей всех фракций.
Вместо перебежавшего к мятежникам Фальчикова сильно поредевшую казачью делегацию представлял батареец Волгского полка Александр Дьяков. В родной станице Марьинской священник проклял его, господа старые казаки приговорили "предать земле". Александру удалось бежать в ночь перед казнью. Тогда станичный атаман приказал на майдане перед правлением расстрелять мать Дьякова…
— Слава всевышнему, — провозгласил городской голова. — С анархией узурпаторов власти и диктатурой насильников покончено. Многострадальный Владикавказ возвращен в руки истинных патриотов.
— Прошу прощения, — вмешался Серго, — зачем поганите святое слово "патриот"? Или вы не знаете разницы между негодяями и патриотами?
Цирульников шумно выдохнул. Демонстративно отвернулся от Серго. Сердито продолжил:
— Я позволю себе ответить словами, нашего высокочтимого лидера, господина Струве. В одной из своих высокоэрудированных статей профессор гениально определил: "Быть патриотом — значит любить свое отечество как частную собственность"…
— Покорно благодарю, — склонил голову Серго. — Откровенничайте дальше. Выкладывайте, зачем вас прислали к нам, не любящим частной собственности.
Ничего особенно неожиданного городской голова не предложил. Дума собирается чествовать освободителей Владикавказа. Желательно, чтобы в торжественной церемонии приняли участие и делегаты съезда, за исключением комиссаров, ингушей и китайцев. Неприемлемо также присутствие чеченцев и евреев.
— Сопротивление должно быть прекращено немедленно. Все оружие надлежит сложить у раскрытых ворот кадетских корпусов, — уточнил Цирульников. Его, не теряя времени, выставили. Вдогонку Орджоникидзе бросил: