Орджоникидзе
Шрифт:
Одна за другой прибывали верхом и на переполненных арбах делегации ингушей, кабардинцев, чеченцев, осетин, балкарцев, калмыков и ногайцев. В последний день на линейках, окруженных верховыми, пожаловали казаки, преимущественно из станиц Сунженской линии. Держались осторожно, горцев и иногородних сторонились.
Все делегаты — и казаки и горцы — хорошо вооружены. Лишь после долгих и трудных переговоров согласились приходить на заседания съезда без винтовок.
За несколько минут до открытия первого заседания хватились — в зале нет главного делегата казаков, их представителя в Народном совете хорунжего эсера Фальчикова. Серго нахмурился, подергал воротничок, сдавливавший
Послание "хозяина" также не принесло Фальчикову радости, скорее растревожило.
"Война затянулась, и энергия наших казаков начинает падать. Под Прохладной большевики разгромлены, но в войну не втянуты многие станицы, и как бы казаки после такого топтания на месте не отправились по домам белье метить, — , тревожился претендент в спасители Терека. — Нужно что-то эффектное, чтобы воодушевить на дальнейшую борьбу казаков. Нужно достать и средства для этой борьбы. Во Владикавказе голова Красной Армии — Совдеп и Совнарком, там же банк и монетный двор, там и армейская сила. Ясно, что удар по Владикавказу — удар по голове большевиков, удар и в тыл им.
Выступление должно состояться в ночь на 22 июля по старому стилю, или 5 августа по новому. Будьте готовы к этому времени образовать во Владикавказе некое подобие правительства с участием представителей любой партии, хотя бы даже они были сторонниками алжирского бея. Важно только, чтобы большевистским духом не пахло, — это самое главное".
Два первых заседания отняли шумные споры из-за состава президиума и повестки дня. Волновалось море голов в низких плотных облаках табачного дыма. Угрожающие, раздраженные возгласы раздавались то с мест, отведенных горцам, то со скамеек, занятых казаками. Посередине между двумя крайними лагерями предусмотрительно поместили "нейтралов" — иногородних.
Казаки и блокировавшиеся с ними владикавказские и грозненские эсеры и меньшевики неистово кричали:
— Фальчикова! Семенова! Мамулова! Цаликова Ахмета!
— Долой Ахмета! Он кудахчет нам, а яйца носит другим!
— Просим Цаликова Угалыка, господина полковника!
Горцы не менее энергично требовали:
— Калмыкова! Шерипова! Цаголова!
— Гапура Ахриева от ингушей! Вурро, [63] Гапур!
— Вон азиатов!
Военные делегаты дружно настаивали на кандидатуре командира китайского батальона Пау Ти-сана, Кости, как его запросто называли во Владикавказе. Уроженец Мукдена, он мальчиком попал на Кавказ. Учился в тифлисской гимназии. Революция застала его в Петрограде, и он, не раздумывая, записался в красногвардейцы. Союз китайских рабочих, насчитывавший в своих рядах до пятидесяти тысяч человек, поручил Пау Ти-сану отправиться в знакомые ему места, установить связь с соотечественниками на Северном Кавказе и в Грузии. В начале лета 1918 года Буачидзе попросил Пау взять на себя командование китайскими добровольцами во Владикавказе.
63
Вурро — ура (ингуш.).
— Костю в президиум! —
— Я не сяду рядом с желтой собакой! — взвился Фальчиков.
Пау Ти-сан выхватил из кобуры маузер. Его успел ударить по руке сидевший рядом командир грузинского отряда могучий Саша Гегечкори. Достал пистолет и Фальчиков. В последнюю секунду разъяренных противников стеной разделили разом поднявшиеся со своих мест горцы. Они услышали призыв муллы: "Правоверные, к вечернему намазу!"
Позднее Асланбек Шерипов доверительно рассказал Серго, что мулла — член чеченской делегации — смекнул, крикнул: "Ля Илляха иль Алла!" [64] раньше законного часа…
64
"Ля Илляха иль Алла!" — "Нет бога кроме бога!"
Новый взрыв вызвало предложение присяжного поверенного Карапета Мамулова:
— Во имя всего святого я призываю — возьмем в руки пальмовую ветвь мира! Заслушаем доклад всеми уважаемого чрезвычайного комиссара о текущем моменте после того, как будут приглашены достойные представители Моздокского казачье-крестьянского совета.
На Тереке знали: за деньги Мамулов возьмется за любое грязное дело. Адвокаты посолиднее старались не подавать ему руки. Все-таки сейчас Мамулова многие поддержали.
— Правильно! Мир! Послать делегацию!
Не было недостатка и в возгласах другого порядка:
— Холуй Бичерахова! Провокатор! Не пустим на съезд бичераховцев!
Поднял руку Серго.
— Я думаю, надо послать делегатов в Моздок и пригласить бичераховцев сообща обсудить положение на Тереке.
В душе Орджоникидзе был уверен, что мирная делегация вернется ни с чем, соглашение с Бичераховым невозможно. Серго имел в виду другое, крайне важное: необходимо показать населению истинных виновников гражданской войны.
В Моздок мятежники мирную делегацию не пустили. Ей предложено было ждать ответа в Прохладной. Наконец Бичерахов смилостивился:
— Мои условия простые. Два пункта. Арестовать чрезвычайного комиссара и всех его владикавказских коллег. Снять замки с орудий. Больше ничего!
Несколькими часами раньше Орджоникидзе узнал от председателя Грозненского Совета Николая Гикало, что в ближайшей к городу станице скапливаются казачьи сотни. На нефтяных промыслах участились поджоги. "Косоротая лисица" собиралась проглотить сразу оба терских города.
С сенсационным предложением к Серго явился владикавказский городской голова Цирульников. Несколько недель он пропадал в Тифлисе, теперь внезапно вернулся.
— Я уполномочен весьма авторитетными лицами, — торжественно заявил Цирульников, — сделать вам выгодное предложение. Вы можете получить гарантии. Вам будет сохранена жизнь.
Орджоникидзе перебил:
— Скажите, городской голова, вы сомневаетесь, что каштаны украшают город?
Цирульников ошалело:
— Да, да! Конечно, каштаны очень украшают город… Однако же я вас не понимаю. Цель моего визита…
— Разве не ясно? — Серго встал. — На бульваре много поврежденных деревьев. Кое-где каштаны совсем вырублены. Какой же вы к черту городской голова? О каких гарантиях с вами можно говорить?! Разве что после того, как вы приведете в порядок бульвар на Александровском проспекте и парк над Тереком. Я проверю.
Более круто Орджоникидзе обошелся с Фальчиковым, когда тот на заседании съезда принялся притворно жаловаться на "незаслуженные обиды, постоянно причиняемые маленькой, самоотверженной группе социал-революционеров".