Орджоникидзе
Шрифт:
— Враги революции, осуждены на расстрел.
— Отведите их назад в штаб, — приказал чрезвычайный комиссар. — Я пойду с вами.
Пленных выстроили на дворе за домиком штаба. Серго опросил каждого. Затем объявил:
— Атаманов среди вас я не признал. А простые казаки советской власти не враги. Мы не власть русских, ингушей, чеченцев или грузин. Мы власть труда и бедноты без различия веры и национальности. Возвращайтесь домой, расскажите станичникам, что советская власть борется и за их счастье. Большевики желают им добра… На дорогу, я приказал, вам выдадут продовольствие.
Не менее благополучно на хуторе Тарском закончились переговоры Орджоникидзе с "господами
Осажденные ингушами станицы немедленно складывали оружие и за то получали двухнедельный срок на сборы и беспрепятственный переезд. Новые наделы нарезали по взаимному согласию властей и казаков.
Через горную Ингушетию на Сунжу — в тыл бичераховцам, разорявшим грозненские нефтяные промыслы, Серго отрядил Александра Дьякова. С ним еще десять казаков и мешок, туго набитый "николаевками", — других денег в станицах не признавали. Поручение секретное. Дано после истории с казаком Легейдой.
Атаман станицы Николаевской приказал бородачу гвардейцу Легейде и его девятнадцати соседям отправиться на фронт под Грозный. Верхом, при оружии — все как издавна положено. К ночи мобилизованные закончили все сборы, уложили имущество, привязали к линейкам коров и вместе с семьями… скрылись. Беглецов приютили осетины, — дали кров, огороды. Казаки немного осмотрелись и попросили принять их в конный отряд керменистсв. Двинулись воевать против бичераховцев.
— Поищи, Александр Зиновьевич, — напутствовал Орджоникидзе Дьякова, — должны найтись в станицах Сунженской линии казаки, такие же решительные, как Легейда. Собирай их, зови под наши знамена!
Первой откликнулась станица Карабулакская. За ней Асиновская, Нестеровская, Троицкая. В назначенное Дьяковым место сбора доставили пулеметы, пушки, бомбометы, двуколки со снарядами, гранаты, телеграфный аппарат Морзе, телефоны и катушки с проволокой, две пишущие машинки. Фельдшер станицы Асиновской Шабунин обеспечил медикаментами санитарную часть.
Ударили в набат, собрали станичников на круг и в Михайловской. Долго кричали, спорили, потом раскололись на две непримиримые партии. Беднота и фронтовики, за малым исключением, за советскую власть, остальные — за Бичерахова. По садам и пашням станицы Михайловской и пролег новый фронт. Под красным знаменем — казаки и под белым — казаки, преимущественно из Ермоловской и Самашкинской.
Дьяков вернулся во Владикавказ, доложил, что он свою миссию, как член Народного совета, выполнил, теперь пусть назначат опытного военного командиром казачьей партизанской армии. Серго ответил:
— Командующим войсками Сунженской линии должен быть Дьяков, беспартийный казак.
"Я взволновался и категорически отвел свою кандидатуру, — вспоминал сорок лет спустя Александр Зиновьевич. — Божился, что не сумею руководить таким большим отрядом. Семь тысяч сабель — целая армия, уже начавшая боевые действия против белых.
Орджоникидзе прервал меня: "Сумел организовать людей, сумеешь и руководить ими. Зачем посылать другого, незнакомого с обстановкой. Нам дорога каждая минута. Поезжай, Дьяков, немедленно и командуй. Никого мы туда больше не пошлем".
Тут же Левандовский написал приказ о моем назначении. Так 11 сентября 1918 года я стал командующим советскими войсками Сунженской линии. Теперь я ехал на Сунжу без ингуша-проводника и не на паровозе, а на бронепоезде.
По приказу Орджоникидзе мне была выдана Наркомфином Терской республики Филиппом Махарадзе большая сумма денег для расчета за хлеб, мясо и другие продукты, которые мы брали у казаков под наши расписки. Это, как и предполагал Серго, подняло еще выше авторитет советской
Через разведчиков установили, что белые назначили на шестнадцатое генеральное наступление на Грозный. Ждать не стали. Ночью пятнадцатого наша конница неожиданно для противника обрушилась на станицу Слепцовскую. Фронт заколебался".
К Георгию Бичерахову в тревоге бросился его брат Лазарь. Полковник царской армии Бичерахов-старший стоял во главе русских офицеров, деликатно говоря, сотрудничавших с командующим английскими экспедиционными силами в Персии генералом Денстервилем. "Они мне нужны, — сообщал в Лондон Денстервиль, — на случай нашей будущей интервенции на Кавказе. А пока что они мне очень полезны для целей налаживания связи с Баку и собирания нужных сведений".
По совету Денстервиля [68] Лазарь Бичерахов прикинулся другом Бакинской коммуны, оказал ей несколько услуг, втерся в доверие для того, чтобы в решающий час предать революционеров. Нанес удар по Баку с тыла. Затем уже без всяких церемоний сверг советскую власть в Дагестане. Несколько последних недель вел осаду Кизляра — навязал Терской республике третий по счету фронт.
К брату Лазарь Бичерахов примчался также под нажимом англичан.
— Полковник Пайк чрезвычайно обеспокоен! Младший Бичерахов с кривой улыбкой развел руками.
68
В своих воспоминаниях генерал Денстервиль писал, что его план "начался предложением британскому правительству отпустить сумму в 14 млн. фунтов стерлингов и заканчивался восстановлением порядка на Кавказе и триумфальным шествием на Москву". Столь возвышенная цель позволяла не церемониться в средствах. "Они должны продолжать убивать друг друга, — писал Денстервиль, — пока не придут в изнеможение, а тогда мы, может быть, сумеем навести там порядки",
— Я только что проводил кептэна Боба… Лазарь вскипел:
— Все пыжишься, персона грата! Без поддержки английской миссии ты бы двух дней не продержался. Ничего не можешь толком сделать. Из Владикавказа тебя под зад коленом… Теперь пардону просишь у большевиствующих казачишек. Как в твою хлипкую душу вбить, что Грозный — это нефть, нефть, нефть! Англичане ставят на нефть, а не на тебя, Керенский из Моздока!
О низеньком тучном полковнике Пайке и долговязом рыжем кептэне Бобе часто упоминали в долгом ночном разговоре и Серго с Габо Карсановым — "американцем". Полууважительная-полуироническая кличка "американец" крепко прилипла к красавцу осетину из селения Заманкул. Габо в самом деле долго жил в Америке, до того в Японии. Последние годы перед возвращением на Кавказ провел в Канаде и Швеции. Из всех скитаний по свету осетин вывез одно-единственное богатство — знание языков.
Габо любил затянуться в черкеску с газырями, на тонком поясе повесить кинжал в серебряных ножнах, закрутить кверху острые, как пика, черные усы и фланировать по центральной аллее бульвара. Однажды… Пораженный Габо прибавил шагу, прислушался. Нет сомнений, впервые за много месяцев он снова слышал английскую речь. Чистую английскую речь! Американцы так не говорят.
Кавказец, хорошо это или плохо, увязался за англичанами. На Александровском проспекте они зашли в кафе. Габо занял место за соседним столиком. Иностранцы окинули горца безразлично-нахальным взглядом. "Дикий азиат", "пустое место". При нем можно говорить и делать все, что взбредет на ум. В кафе нашелся старый шустовский коньяк. Выпили и поболтали вдосталь.