Ормхеймский Бастард

Ружникова Ольга

— Жюли… — вырвалось у Эйды.

— Всё верно, я купил ее на подпольном аукционе, куда красотку приволок ее же алчный дядя. Нет, я Жюли не насиловал. Она не только красива, но еще и весьма… любопытна. В отличие от вас. Поверьте, иногда ее фантазия еще мою переплюнет. Под настроение девочка с вами как-нибудь поделится… если мы все выживем. Я бы, возможно, даже женился на ней — будь я, как прежде, бастардом. Или сиротой. Увы, Жюли меня устраивает живой. И потому ей и дальше придется как-то примирять свою религию и память об отце — верю, порядочном —

с собственными вкусами и темпераментом.

Действительно ли девушка всё еще спит? Эйда бы не поручилась.

Как и за то, не покинет ли эту палатку виконт сегодня с синяком под глазом. Или с царапинами на щеках. Жюли порой могла врезать любовнику, не церемонясь. Очевидно, под то самое «настроение». В соответствии со «вкусами» и «фантазией».

— Если вас интересует судьба ее сестры, то я отправил Марианну в семью одного пастора — воспитанницей. Девчонка еще определенно не в том возрасте, чтобы меня заинтересовать. И на торги ей точно рановато. А сейчас, если вы не против, я вас оставлю. Пора собираться. Если хотите, можете разбудить Жюли. А я пока предупрежу лейтенанта Ольдеса. И спасибо вашей храброй малышке-дочери.

3

Когда-то в детстве Эйда с сестрами и братом читали страшную ормхеймскую сказку. Про злобную троллиху — Лесную Деву, что одну ночь в году вздымала факел из горящих живых веток над любым, кто умрет в этот год. И никто не мог избегнуть своего пути. Каждый проходил мимо Лесного Страшилища — во сне.

Им всем было тогда так страшно слушать. Храбрилась одна Ирия.

А теперь Эйда жалко бредет через сырой осенний туман, прижимая к груди перепуганную дочь.

Рядом пытается храбриться Жюли. Хорошенькая, легкомысленная Жюли с дрожащей на побледневших губах улыбкой. На сей раз ее спасти некому. Здесь нет Игнасио. И даже бордель-маман.

Всё остроконечнее — хмурые ели и сосны впереди. Непроходимый частокол густой хвои Лиара. Замкнутая тюрьма для пленников Лесной Девы.

Всё ближе — жуткий факел лесной троллихи, что сама — выше великанов- деревьев. И тверже самых жестких камней.

Узкая неровная тропа — не свернуть. Впереди ли, позади — уныло бредут в сырой мгле такие же полускрытые северным туманом обреченные жертвы. Будущие. Еще живы — и уже скованы смертным ужасом. Вековой и роковой традицией. Избранный сегодня — неотвратимо погибнет.

Мертвый бурелом под еще живыми ногами хрустит, заставляет ступать осторожно. Замедлять жуткий путь… но всё равно не сворачивать. Быстро ли, медленно, но впереди ждут злобная троллиха и яростный факел.

Заросшая тропа полого ведет вверх. На огромную вековую Царь-Гору. Очередной древний

алтарь давно забытых сил.

Жалобный крик, обреченный вопль, еще один… Этим уже не спастись. Никто не придет на помощь. Нельзя противиться жестокой судьбе. Бесполезно. Его не спасешь, только себя подведешь под удар.

Щербато скалится уродливый лик Лесной Девы. Багровый факел неотвратимо рассекает пополам бледный круглый диск вечно голодной луны. Опять — зловещее полнолуние. Смутное время лесных ведьм, каменных троллей и прочей нечисти. Только сегодня — еще и особенная ночь. Ежегодный, долгожданный ими праздник. Будущий пир.

Эйда внезапно сунула дочь в дрожащие руки Жюли и резко столкнула обеих с петляющей тропы:

— Бегите! Быстро! Прочь!

Еще не слишком высоко поднялись они в затянутую дымкой гору. Еще можно скрыться вниз. В спасительном тумане. Дотянуть до рассвета, что несет смерть для любой нечисти.

Троим сразу не спастись, но вместо троих может погибнуть одна. Кому следовало утонуть в ледяных волнах Альварена еще годы назад.

Жуткий лик уродливой троллихи обернулся к старшей и самой бестолковой дочери лорда Таррента. Единственной, кто посмел противиться силам, что древнее ее давно покойных предков.

Будто длинные когти стиснули с головы до пят, вонзились в кровь… потянули вперед. К раскаленному факелу. Как раздвоенный змеиный язык — добычу.

Всё ближе и ближе разъяренная великанша. И… выше. Вот уже заслоняет ночное небо. Скалится уродливый серый лик в обрамлении тусклого лунного облака.

— Я тебя не боюсь! — пронзительно крикнула Эйда. Вверх — в лицо врагу. Как в детстве обещала Ирия. — Не боюсь!..

…Наяву или во сне? И так ли уж это важно?

Откуда снаружи столько скачущего огня? Мечутся тени на темной стене тонкой палатки.

Распахнуты тревогой огромные глаза Мирабеллы. И рядом нет Росы.

Эйда столкнулась с ней в дрожащих на ночном ветру дверях палатки. Уже полностью одетой. И вооруженной кинжалом. Лезвие поймало багровый блик взбесившегося костра.

— Наружу, быстро! — тоном, далеким от повиновения, рявкнула суровая служанка. — И вы, и девочка.

Жмется к груди родное тепло. Маленький, дрожащий комочек.

Вот он, огонь! Ярко вспыхнувший костер, и совсем рядом — факел!

Нет, факелы. Беспощадно высвечивают всё и всех. В руках людей, а не каменной великанши. Как раз она осталась в детстве и в сказках, а вот враги — наяву.

Кругом — чужие воины. Разъяренные, до зубов вооруженные, готовые убивать всё живое. Очередные лесные бандиты.