Осень и Ветер
Шрифт:
Ева пытается отойти, но шатается и начинает падать, а я в последний момент успеваю подхватить их с Хабиби на руки.
Глава тридцать третья: Осень
Я открываю глаза от сквозной боли в голове. Словно между моими висками протянули струну и теперь методично подтягивают ее на колышках, испытывая мой болевой порог.
Сажусь только с третьей попытки и в меня словно вливают лаву: боль плавится, превращается в поток, который стремительно прожигает меня вдоль всего позвоночника. Я еще не поняла, где я, но в панике ищу взглядом
Я не дома: кровать подо мной чужая, как и комната. Обращаю внимание, что за окнами уже стемнело и единственный источник света — ночник на прикроватной тумбочке. Господи, который час? Роюсь в памяти, пытаясь понять, что произошло. Слова Наиля всплывают отголосками нашего тяжелого разговора.
— Ты привел в дом замужнюю женщину, — слышу приглушенный женский голос из-за двери. — Так нельзя, Наиль.
— Я кажется уже сказал — эта тема закрыта, — холодно отвечает Наиль.
— Ты мог просто забрать дочь, — не отступает женщина.
— Они не делятся! — рявкает он так громко, что у меня мурашки бегут по коже. — Ты моя мать, но прежде ты женщина, поэтому знай свое место и не смей лезть ко мне с советами и нравоучениями. Хватит, нажрался досыта. Ева и Хабиби остаются здесь. Это — мой дом, а ты здесь просто чтобы увидеть внучку. Ты ее увидела? До свидания.
Голоса стихают.
Еще несколько минут я сижу в чужой кровати чужого дома и собираюсь с силами, чтобы опустить ноги на пол. Мне нужен телефон, Ян, наверное, уже с ума сходит. Окидываю комнату взглядом: совершенно очевидно, что это спальня мужчины. Темно-вишневые с серым цвета отделки, лаконичная мебель. Идеальный порядок. Если бы где-то здесь была моя сумка — я бы заметила. Убедившись, что Хабиби спит без задних ног, иду к двери и осторожно выбираюсь наружу.
В полутемном коридоре пусто, но откуда-то слева я слышу странные печальные звуки. В груди все сжимается, потому что я узнаю перебор клавиш рояля. Прикипаю к месту, огорошенная тем, что до сих пор, спустя столько лет, помню ту мелодию. Как будто Ветер играл ее только вчера, и та дождливая ночь наших откровений была с нами теперешними.
Мотив меняется, и я потихоньку иду на звук, словно на «голос» Волшебной дудочки из сказки про Нильса. Шаг за шагом, крошечными промежутками крадусь в сторону приоткрытой двери, из-за которой раздается «плачь» рояля.
Толкаю ее вперед и, прижавшись к стене, замираю.
Большая, почти пустая комната, посреди которой тот самый рояль. Я помню его, помню, как Ветер однажды пошутил, что посадит меня на клавиши и послушает, какую песню они споют, если мы займемся любовью. Кажется, это было не с нами, не в этой реальности. Просто кадры из черно-белого фильма без начала и конца.
Одна рука Наиля лежит на рояле, и он прижимается к ней лбом, как будто ему не хватает сил сидеть ровно. Пальцы другой, с зажатой сигаретой, перебирают клавши. Не замечая меня, он делает паузу, затягивается, отчего тлеющий алый кончик кажется путеводной звездой. Перекладывает сигарету в другу руку и снова меняет мотив.
Наиль
Я боюсь дышать, чтобы не потревожить наваждение. Вот он, мой Ветер: весь как на ладони. Близко и недостижимо далеко. И между нами столько боли, обиды и невысказанных упреков, что бессмысленно даже пытаться сделать вид, что все как прежде и не было этих двух лет. И уже никогда не будет как раньше. «Нас» никогда и не было.
Мелодия прерывается, я вздрагиваю, оглушенная тишиной.
Несколько мгновений мы просто смотрим друг на друга, как Осень и ее Ветер. О чем-то говорим без слов на непонятном друг другу языке.
«Скажи, Ветер, неужели все умерло?»
«Хотел бы я знать, Осень…»
— Ложись спать, Ева, — устало говорит Наиль. — Я все решу.
«Потому что я всегда все решаю», — слышу вслед невысказанные слова.
Закрываю рот ладонью, выхожу, но на полпути из меня словно вынимают стержень, и я сползаю на пол, на колени. Мой Ветер снова играет: теперь в полную силу[1], и в этой мелодии нас-настоящих больше, чем этих двух незнакомцах под крышей одного дома.
Я с трудом добираюсь до комнаты, закрываю дверь и иду к окну. Ветер выходит через несколько минут: снова в защитной скорлупе дорого дизайнерского костюма, снова чужой и незнакомый. Садиться в машину — на этот раз сам за руль — и уезжает.
[1] Здесь играет Jin Shi — The 5th Melody of the Night
Глава тридцать третья: Ян
Я сижу в пустой гостиной нашего с Евой огромного дома, приговариваю бутылку «Мартель»[1] и жду в гости призрак прошлого.
Как я мог так их проморгать? Почему, оградив их со всех сторон, не позаботился о том, чтобы запереть на замок главную дверь?
В доме тихо, как в могиле. Я сразу понял, что Наиль забрал их, когда, вернувшись домой, застал Любу в слезах и единственное, что смог разобрать в ее сопливом бормотании: Ева ушла гулять с Хаби и перестала отвечать на звонки. Только вчера мы столкнулись с Садировым, только вчера он пообещал забрать их, а уже сегодня исполнил обещание. Наиль, которого я знал кучу лет, никогда бы так не поступил. Долго бы сомневался, вероятно, договаривался с совестью или просто тупил. Но Садиров — другой человек. Садиров, сука, творит, что хочет.
Делаю несколько жадных глотков: в горле пересохло, язык противно липнет к нёбу, как будто я изнываю от жажды. Наливаю еще и ставлю на стол пустую бутылку. Вот, похоже, сегодня я нажрался вдрызг. Но почем же в голове нет желанного облегчения? Словно не коньяк пью, а подкрашенную карамелью воду.
Я ведь люблю ее. Люблю свою жену, которая, пока я тут заливаю горе сорокаградусным облегчением, скорее всего, уже спит оттраханная другим мужиком. Жаль, что нельзя разорвать пространство и время, протянуть руку, схватить эту ведьму за горло и спросить, глядя в ее лживые глаза: «С ним-то в койке ты точно не притворялась? Не корчила томление, когда он шпилил тебя раком».