Осень и Ветер
Шрифт:
«И тогда и ты, и Лейла навсегда исчезнете из его жизни», — слышу я ее невысказанную надежду.
— Но, как бы там ни было, ты всегда будешь матерью его ребенка, — не дождавшись моей реакции, продолжает Карине. — И Наиль всегда будет относиться к тебе с должным уважением.
Я знаю, к чему этот короткий монолог, ведь важно не то, о чем она говорит, а то, о чем молчит. Я могу рассчитывать на уважение и, конечно, на внимание с его стороны, но мне никогда не стать женой Наиля, не занять законное место среди Садировых и я навсегда останусь
— Спасибо за наставления, — говорю с улыбкой. Совершенно искренней на этот раз, ведь я в самом деле благодарна за разговор, даже если он весь от и до пропитан желанием ткнуть пальцем в то, что я занимаю не свое место. — Мы с Наилем как-нибудь сами разберемся во взаимном уважении. А Лейла… — Пожимаю плечами. — Некоторые женщины созданы для того, чтобы к ним украдкой ходили по ночам. — Я на пару секунд задерживаюсь взглядом на одном из трех букетов, который мы с Любой, прямо в ведре, поставили в гостиной. — А некоторых просто так задаривают цветами.
Я ужасно ревную, но лучше откушу себе язык, чем признаюсь, что правда меня зацепила. Кроме того, хоть эта надежда в конечном итоге может меня убить, я хочу верить, что после вчерашней ночи он больше не будет мужчиной, который ходить в прошлое, чтобы забыть о настоящем. Или все это — и поцелуи, и его откровенное «хочу тебя мою» — не имеет никакого смысла.
Глажу Хабиби по голову, ставлю ее на ножки и предлагаю пойти к бабушке поиграть.
— Может быть, чаю? — предлагаю со всем гостеприимством, какое только могу в себе найти. — Мы с Любой испекли классический чизкейк.
Карине соглашается.
А через час, наигравшись с внучкой, просит проводить ее до двери. И уже в пороге, повернувшись, будто что-то забыла, вдруг предлагает:
— Приезжайте с Хабиби ко мне в гости. В среду, во второй половине дня. Я поговорю с Наилем, он не будет против, если ты согласишься.
Я понятия не имею, откуда эта резкая перемена настроения, но не собираюсь лезть в бутылку.
— С удовольствием.
Глава тридцать шестая: Осень
После визита матери Наиля я, кажется, готова к чему угодно, тем более ко встрече с сестрой, которую не видела два года.
Хабиби осталась под присмотром Любы и я всего полчаса, как вышла из дому, но все равно уже дважды позвонила, чтобы узнать, как у них дела. Наиль прав: я слишком опекаюсь дочерью, слишком дрожу над ней, но одного понимания недостаточно, чтобы искоренить в себе страх, что с ней может что-то случиться, стоит мне отвести взгляд или отойти хотя бы на пару метров.
Мы с Никой договорились встретиться в кафе «Лайм». Я предлагала у себя, но сестра наотрез отказалась, сказав, что у меня она может «потусить» в любое время, и что собирается исследовать все модные местечки, какие только сможет найти.
Я захожу в кафе на пятнадцать минут позже назначенного времени: мы застряли в пробке и проторчали
Ника сидит за столом справа, возле искусственного тропического дерева и сразу машет мне рукой. Я киваю охранникам, и они занимают стол поблизости.
— Ты с эскортом, — говорит сестра вместо приветствия, даже не пытаясь скрыть, что ни капли не удивлена. И это при том, что мы никак, ни единым словом не обсуждали мою жизнь. Она даже не знает про Хабиби. — Просто кавказская пленница.
Можно было бы плюнуть и растереть. Можно было бы списать именно эти слова на случайное совпадение. Я легко могла бы придумать десяток отговорок, но я не верю в случайности. Не тогда, когда речь идет о Веронике.
— А ты встречалась с Яном раньше, чем встретилась со мной, — констатирую я, широко улыбаясь.
В голове роится множество вопросов, и мне хочется задать их все сразу, огорошить Нику напором, сделать так, чтобы она перестала улыбаться так, будто хочет взять главный приз за лучшую женскую роль.
— Он передает привет, — спокойно отвечает Ника, и блеск в ее взгляде — что угодно, но только не сестринская любовь. — И очень огорчен, что ты даже не звонишь.
Да, я не звоню. Потому что не хочу с ним разговаривать. Потому что не считаю нужным выяснять отношения по телефону. Это унижает нас обоих.
— А ты, значит, переговорщик? — спрашиваю я, подзывая официанта. Сомневаюсь, что кусок в горло полезет, но не сидеть же за пустым столом.
Ника не торопится с ответом. Мы заказываем цитрусовый фреш и еще какое-то время играем в молчанку.
— Я — твоя сестра, — говорит Ника и я подавляю внезапно острое желание дать ей пощечину.
— Рада, что твоя амнезия закончилась и ты вспомнила о моем существовании.
Вероника кривит губы, словно не заслужила и капли иронии, которой я пропитала каждое слово.
Понятия не имею, о чем мы будем говорить дальше, но точно не плакаться друг у друга на плече.
— Я исколесила всю Европу, но дома все равно лучшие в мире десерты, — говорит Ника, с видом оголодавшей кошки разглядывая принесенное ей разноцветное многослойное желе.
Понимаю, что она зачем-то тянет время, и что сестра напомнила о себе спустя два года тотального молчания вовсе не за тем, чтобы поделиться своими находками гурмана. Самый очевидный ответ — хоть он мне и противен: Ника просто пытается заставить меня нервничать. Она всегда умела манипулировать: сначала родителями, потом, когда их не стало — мной. Никогда не забуду, как по-глупому попалась на ее уловку, когда понемногу встала на ноги после ухода Андрея. Тогда Нике захотелось перестать работать «на чужого дядю» и она решила, что самое время мне стать спонсором ее личного туристического агентства. И даже наплела, что у нее есть большая часть суммы, а от меня нужны каких-нибудь пять тысяч «зелени».