Осеннее равноденствие. Час судьбы
Шрифт:
— Его могила святая.
— Не богохульствуй, Матильда.
— Говорю, эта земля святая.
Мать не поддавалась на уговоры. Но когда Пятрас Крувялис под осень привез ксендза к своей захворавшей матери, тот заглянул и на хутор Йотауты.
Надев белый стихарь, ксендз помолился на могиле между двумя елями, окропил холмик освященной водой.
Бабенки Лепалотаса вздохнули с облегчением, словно отогнав бесов. Но ненадолго.
— Крест на могилу поставь, Матильда.
Мать хлопотала день-деньской. Все хозяйство держала в руках, ничего из виду
— Каролис, — осенним вечером, когда они остались в избе вдвоем, сказала мать, — послушай, Каролис, как страшно опустел дом. В ушах звенит от этой тишины. Вам с Юлией нужен второй малыш.
— Мама, почему ты… — растерялся Каролис.
— Я сколько родила, а сколько растет? Где Людвикас? Четвертый год ни весточки. Он даже не знает, что отца не стало.
— Война, мама. Если б не война, может, сидел бы уже с нами дома.
— Смотрю иногда на Саулюса и думаю: что его-то ждет? Он еще только начинает жить. Если что, будь ему отцом, Каролис. Что я сказала, не забывай. И еще хочу с тобой посоветоваться. Давно думаю, не выходит из головы. Хочу услышать, что ты скажешь.
— Говори, мама.
— Я так хотела, чтобы отца похоронили возле дома. Может, ты наслушался в деревне всяких толков обо мне? Пускай мелют языком. Я — мать, и я хотела, чтобы и отец был здесь, чтоб мы чувствовали его присутствие. Ты-то чувствуешь, Каролис?
— Да, мама.
— Но я так хочу его видеть, Каролис. Выхожу на веранду, смотрю в сторону елок и вижу его.
— О чем ты, мама?
— О твоем отце, сын. Я хочу, чтоб и ты его видел.
— Не понимаю, мама…
— У тебя золотые руки, Каролис. Ты сможешь… Найди, присмотри где-нибудь такое дерево… Чтобы казалось: не то это дерево, не то человек. Я хочу видеть отца, глянула бы издали — и будто он… Тебе ни разу не казалось, что дерево вроде человека?..
Каролис и днем, за работой, и по ночам, долго не засыпая, все думал о словах матери. Он вовсе не удивлялся, что ей могла прийти в голову такая мысль, а только старался понять ее, хотел посмотреть глазами матери.
Не раз, когда шел пешком или ехал по дороге, внимательно приглядывался к деревьям. Но деревья были как деревья — прямые и кривые, вымахавшие вверх и кряжистые, с раздутыми стволами и шарами омелы на ветвях. «Люди ведь тоже все разные, — думал он. — Разве эта развилистая береза с темным трутом на стволе не напоминает человека, поднявшего руки? Точно…» Каролис остановил лошадь, по глубокому снегу пробрался к березе, посмотрел с одной стороны, с другой. Наконец решил: если уж дерево, то только самое крепкое, только дуб.
В ту зиму Каролис такой дуб, какой ему был нужен, так и не нашел. Ездил и в другие деревни поискать, выпытывал у встречных, не видели ли они где-нибудь дубы. «Вы, часом, не колесник?» — для начала спрашивали люди; Каролис поддакивал и ехал, куда ему показывали. Но все это были не те дубы, которые он видел закрыв глаза. Осенью следующего года, когда землю сковал морозец, он приехал
Неподалеку светилась изба с широкими окнами и зелеными ставнями. Красный глинобитный хлев, просторное и высокое гумно говорили, что это зажиточный хутор.
Каролис толкнул калитку, вошел во двор, огляделся. От гумна доносилось громыхание веялки. У хлева вскочила на ноги овчарка и, казалось, лишь чудом не сорвалась с цепи. Вторая, маленькая, не привязанная собачонка подбежала, норовя вцепиться в штанину.
Из двери гумна вышел крупный пожилой человек в сером домотканом пиджаке, поправил на голове фуражку, кивнул, высморкался, вытер пальцы о штаны.
— Хозяин… — издалека обратился к нему Каролис, но лай собак заглушил голос.
— Цыц, сволочи, в конуру! — рявкнул человек, и собаки, поджав хвосты, затихли.
— Хорошая дубовая роща тут, — Каролис махнул рукой в сторону дубов. — Ваша, хозяин?
Человек посмотрел на рощу, по лицу скользнула скупая и гордая улыбка.
— Наметанный глаз у тебя. Другой идет и пройдет, а ты… Хо-хо! — раздался почему-то знакомый гортанный смех. — Как-то раз бурей леса поломало, с моего гумна крышу сорвало, а дубам ничего, стоят.
— Какие деревья! Наверно, еще с крепостных времен.
— Дело есть?
— Есть, хозяин. Я дуб приглядел, он мне нужен, — сказал Каролис, посмотрел на рослого мужчину в упор, и вдруг его пронзило недоброе предчувствие.
— Хо-хо! — рассмеялся во весь рот человек. — Тебе нужен мой дуб? Хо-хо!
Это он… это он прискакал верхом и набросился на отца…
— Приглядел… Надо… Хо… А сам-то откуда?
«Не говорить правды… Что-нибудь соврать и уйти отсюда. Но ведь здесь этот дуб. Я целый год искал этот дуб… Притронешься чуток топором да стамеской, и будет стоять…»
— Из какой деревни, спрашиваю?
«Мне нужен дуб, и пускай он потешается. Нечего бояться… было бы кого…»
— Из Лепалотаса, — ответил жестко.
С лица Густаса сползла улыбка. Он прищурил глаз, словно прицеливаясь.
— Йотаута? — попал в цель.
— Каролис Йотаута.
С пустым мешком шел от амбара паренек, видно батрак. Остановившись, оглянулся через плечо на Каролиса и не спеша исчез в дверях гумна.
— Слыхал, отца у тебя не стало?
— Немцы застрелили.
— Немцы в любого не стреляют.
— Совсем ни за что…
— А зачем тебе дуб понадобился?
— Надо.
— Что это за ответ — надо!
— Для колес… Я колеса делаю.
— Так и говори.
— Хочу купить этот дуб… Даже не весь, только часть ствола.
— Дуб — это тебе не осина и не ольха.
— Я понимаю.
Густас стоял, не спуская глаз с Каролиса, словно не в силах решить, что ему делать с этим незваным гостем. Показать рукой на ворота, выгнать со двора да еще собаку с цепи спустить? А может… Все-таки дуб — такое дерево…