Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
Потом кое-что узнали и поняли - не отдаст, нечего ему отдавать, лишился мужик всего. Сидоров Алексей Алексеевич нищий! Жена
Катька-сука кинула, вышвырнула из дома и с работы. Из жизни мужика вышвырнула.
Сидорова пожалели, простили его водочные долги, но наливать больше не стали.
Очнулся Сидоров в каком-то подъезде - в костюме, в пальто кашемировом, но без шапки и почему-то без туфель. Где он потерял туфли? А черт их знает! Может быть, снял с него, со спящего, какой-нибудь бомж туфли из крокодильей кожи. Выполз кое-как на белый свет, а вернее, в темную ночь, нашел возле мусорного контейнера выброшенные кем-то
Этот монастырь был Сидорову хорошо известен. Они с Катериной изредка поставляли сюда в порядке благотворительной помощи залежалый товар, срок годности которого должен был в скором времени закончиться, а иногда небольшие суммы наличных Сидоров передавал лично в руки настоятелю монастыря, когда сотню баксов, когда баксов пятьсот. На этом Катерина настаивала. Может, грехи свои замолить хотела таким образом? Кто знает? Сам-то Сидоров в бога не верил, а потому не одобрял эту Катеринину благотворительность. Но молча не одобрял. Он с Катериной никогда не спорил. Потому что любил.
На стук в ворота, вышел монах, лица которого Сидоров не помнил, но сам он монаху был явно известен.
– Алексей Алексеевич?
– удивился монах ночному гостю.
– Что с вами? Ночью, без шапки?
– Погреться пустите?
– Конечно!
Монах отвел Сидорова к настоятелю. Тот не спал, молился.
Сидоров все ему рассказал, ничего не скрыл. О том, что пьет он уже давно и много, и почему пьет, рассказал, о Катерине, и о том, что потерял он все - деньги, работу, дом, веру в любовь и теперь не знает, что делать и куда идти.
– Иди к Богу, - посоветовал настоятель монастыря.
– Путь к Богу самый правильный. На пути этом понимание, а в конце - истина.
– Не могу я к Богу. Не верю я в него. Крещеный, но не верю.
– Думаешь, все церковнослужители, и все монахи в Него верят? Нет, не все. Далеко не все. Но хотят верить и по пути веры идут.
– А я не хочу так. Без веры. А веры у меня этой не может появиться ни в конце, ни в начале пути. Я ведь в школе советской учился, у меня с детства атеизм в мозгах, и ничего другого там поселиться не может. И в институте я не Закон Божий, а исторический материализм изучал. Я книжки читал разные. Про космос. Уверен, что негде там
Богу жить. Где там рай? А ад где? Под землей? Нефть там, под землей, газ и прочее дерьмо.
– В Бога не веришь, в Высший Разум поверь.
– В Высший? Я и со своим-то разумом разобраться не могу.
– Разум твой - потемки.
– Потемки, - согласился Сидоров.
И ушел из монастыря, не вняв совету настоятеля. Простокваши попил, отогрелся и снова ушел в ночь.
Он снова не знал куда идти, но на пути его оказалась железнодорожная станция. Остаток ночи Сидоров скоротал на вокзальчике, а утром, когда подкатила первая электричка, он вдруг подумал: ведь у него есть дача, и до нее минут двадцать езды. Там есть печка и запас дров, продукты кое-какие остались. Правда, уже два года они там хранятся, крупу и макароны уже давно испорчены мышами, но соль, мука и сахар засыпаны в стеклянные банки с притертыми крышками, а жестяные консервные банки мышам не по зубам.
Денег
Почти сровнявшиеся с уровнем земли грядки и едва заметные дорожки между грядками были припорошены снегом, а домик ему показался убогим и вросшим в землю чуть не по самые окна. Впрочем, таким он и был, щитовой домик, выстроенный еще его покойными родителями. Когда они с
Катериной жили на даче, продав обе квартиры, его двушку и ее трешку, чтобы увеличить оборотные средства Катерининого предприятия и вложить их в бизнес, они наняли каких-то алкашей и те, за совсем маленькие по тем временам деньги (девяносто шестой год), утеплили дом изнутри и кое-что поправили снаружи. Так что на даче можно было легко пережить зиму. Печка была в домике, а за домом дровник с приличным запасом березовых чурок.
…Счастливыми были эти два года, которые они с Катериной прожили здесь, в этом стареньком дачном домике. Пожалуй, самыми счастливыми в жизни Сидорова. Правда, небогато жили, деньги приходилось экономить, запуская большую часть в оборот, либо аккумулируя их в наличной форме для того, чтобы в скором будущем по замыслу авантюристки-Катерины совершить гигантский рывок к вершинам благополучия. Питались большей частью консервами, ездили всегда вдвоем на стареньком раздолбанном жигуленке пятой модели, так как и
Катеринин 'Форд' и Сидоровскую 'Висту' тоже продали, преследуя все ту же цель - максимально увеличить оборотные средства Катиного предприятия. С этой же целью и бизнес свой Сидоров продал Шурику
Шульману, чем немало его порадовал и даже можно сказать облагодетельствовал, так как у Шульмана появились дополнительные возможности оптимизации затрат.
От комфорта Сидоров отвык, точнее, перестал обращать внимание на его временное отсутствие. Ведь комфорт - это не главное! И потребление деликатесных продуктов не главное, и модная одежда, и престижность автомобиля ерунда, если у них было то, что они считали для себя самым важным - любовь. Именно в те годы Сидоров понял, что
Катерина - женщина всей его жизни, что все, кто был до нее - ничто, призрачные тени, и что кроме Катерины он никого и никогда не полюбит. Поговорка 'с милым рай в шалаше' - оказалась не пустым звуком. Они любили друг друга до умопомрачения, до беспамятства, и если бы не более трезвый, чем у Сидорова ум его любимой, кто знает, до чего бы могла их довести такая любовь? Катерина умела быстро переключаться с любовных утех, отложив их на вечер, к делам. Сидоров всегда поражался этой ее способности. Катерина никогда не забывала о своих планах. Она называла их 'наши планы', и Сидоров верил, что они действительно их общие. Он вообще безоговорочно верил Катерине, потому что все, что она задумывала, обязательно сбывалось.
Самая большая удача произошла в августе девяносто восьмого после дефолта, в результате которого многие их конкуренты обанкротились, а
Катеринино предприятие выжило. И не просто выжило!
С самого начала лета Катерина принялась усиленно изымать деньги из оборота и превращать их в валюту. Она хотела в очередной раз сыграть ва-банк, закупив за черный нал крупную партию товара. И на этот раз она не просчиталась, хотя предвидеть того, что произойдет восемнадцатого августа, она естественно не могла. О дефолте никто ничего не знал, даже слова-то такого!